Анна была так больна, что у нас её вылечить не смогли, а послали в госпиталь во внешнем мире. Её сопровождали люди из «Дома Искушений». Они возвращались несколько раз, говорили с родственниками, и те с каждым разом всё больше бледнели, готовясь к худшему. Анне было необходимо переливание крови. Кровь родителей не подошла. Кровь отца Гермионы тоже. Но оставалась маленькая возможность, что совместима кровь самой Гермионы. Она поехала, сдала анализы и вернулась.
А на следующий день Общину сковал промозглый
ветер слухов. «Третья группа, отрицательный резус». Спустя девятнадцать лет я помню эти нехитрые слова, разбившие мир на куски. Ах, будь мы свидетелями Иеговы, мы бы так об этом и не узнали. Будь мы амишами, мы не смогли бы сделать выводы. Но Община воинства Божьего гордилась своим образованием. Мы не могли объяснить это «чудом» или «проклятием». Это было нечто более невероятное, чем первое, и более разрушительное, чем второе. Это была ложь.
Гермиона не была дочерью своих родителей. Разыскивая подходящего донора для Анны, врачи проверили чуть ли не всех родственников с обеих сторон генеалогического дерева и нечаянно обнаружили засохшую веточку. Фальшивую ноту. Эхо старой истории, внезапно зазвучавшее громко и отчётливо, отскакивая у всех от зубов.
Позже выяснилось, что названная мать Гермионы была бесплодна. Опасаясь, что муж видный старейшина воспользуется своим правом на развод, она симулировала беременность. Последние месяцы подгадала к длительной командировке мужа в Австралию: там он изучал новые способы разведения овец. Ребёнка отыскала и усыновила заранее. Аналитики очень умны и умеют оперировать цифрами. Аналитики умеют налаживать отношения матери Гермионы наверняка понадобилась помощь кого-то из «Дома Искушения». Аналитики умеют молчать если бы не болезнь Анны, никто бы так ни о чём и не догадался.
Но теперь мать Гермионы должна была покинуть Общину. А сама Гермиона...
Её, наверное, оставят здесь, но переведут в «Дом Искушения», предположил Чарли, лучше всех осведомлённый о ходе разбирательств.
Но она же ничего не сделала, возразил я.
«Дурная кровь», пожал он плечами. И «дурное воспитание». Община предполагает, что человек, воспитанный во лжи, несёт её в себе, как бы ни старался это изжить.
Тогда почему её не изгоняют совсем? Как мать?
Потому что, как ты и сказал, она ни в чём не виновата. Ей дадут шанс исправить свою жизнь работой над собой и послушанием, пожал плечами Чарли. Но свадьбу с Роном, разумеется, отменят. И вообще... задумчиво продолжил он, не думаю, что ей позволят как-то устроить свою личную жизнь: после такого скандала её будут сторониться даже в «Доме Искушения». А к тому времени, когда она снова завоюет доверие... ей будет уже поздно замуж.
Я не подал тогда вида, но в моей голове что-то щёлкнуло. И щёлкнуло ещё раз в день, когда Чарли отвозил Гермиону на своём грузовике в ненавистный и презираемый «Дом Змея». Никто не вышел с ней попрощаться. Никто не помахал вслед. Не попытался утешить. Анджелина и Джинни, ещё недавно бывшие с ней неразлучны, старательно делали вид, что не знают Гермиону.
Они смотрели на отъезжающий грузовик из окна на лестнице. Я делал то же самое только на пролёт выше. Да. Я тоже не вышел, придавленный свинцовым грузом вины, осознающий свою беспомощность. Зато услышал кое-что, повлиявшее на мою дальнейшую жизнь.
И всё же жалко её, заметила Анджелина.
Ей уже не помочь, возразила Джинни. Одно хорошо: всё произошло до свадьбы. А представляешь, если бы у неё и Рона был ребёнок? От ребёнка мы не смогли бы отказаться. Но воспитывать его, зная, что он наполовину из «внешних»...
Председатель Дамблдор не одобрил бы твои слова, упрекнула Анджелина. Внешних можно принимать, если они принимают наши законы. Так сказано в Библии. «И не делать различий».
Можно, но нужно ли? Я считаю, это бы бросило тень на нас всех...
Я сбежал по ступеням так стремительно, что они не успели укрыться на женской половине. И я был в ярости. Вся тяжёлая мутная злость на катастрофическую случайность этого мира, способного внезапно отнять всё, чем ты владел, вылилась в пронзительный вопль:
Замолчи! Замолчи немедленно!!!
Дамблдор в день распределения сказал, что моя мать была из «внешних». Студентка теологического факультета, она приехала в Общину писать диссертацию и осталась.
В тот день я в первый и последний раз увидел, какого цвета глаза у Джинни. Светло-карие с тёмными точками на радужке. И они были расширены от шока. Анджелина пришла в себя первой и, заведя Джинни себе за спину, ровным, нарочито спокойным голосом заметила:
Гарри, ты же знаешь, что тебе нельзя с нами разговаривать.
Да?! Разумеется. Нельзя говорить, нельзя думать, нельзя мечтать. А вот обсуждать других людей за спиной можно! Никто не помнит, что говорится о злословии?!
Я приношу свои извинения за эту беседу, всё так же спокойно продолжила Анджелина. На правах старшей, я должна была быть убедительнее. Это больше не повторится. Всё?
Её тон и непробиваемое ощущение собственного достоинства охладили мой пыл. Я утратил тот импульс отчаянья, который заставил меня одолеть лестничный пролёт за считанные