Если тебе не трудно, захвати завтра один клубок. Только бери сухую, без семян.
Хорошо, постараюсь, пообещал Шатун.
В чем болотники молодцы, так это в том, что никогда не задают лишних вопросов: зачем да почему
Следующая ночь прошла особенно плохо. Просыпаясь в очередной раз от какого-то кошмара и смахивая с лица всякую ползучую нечисть, я слышал, как вздыхает и чешется Яган, а Головастик бубнит что-то себе под нос.
Вспоминаешь свою лучшую поминальную песню? поинтересовался я, чувствуя, что уже не смогу уснуть.
Нет, придумываю свадебную. Я почему-то верю, что еще спою ее когда-нибудь.
Завтра и споешь, пробормотал Яган. Когда тебя со смертью женить будут.
Можешь ныть сколько угодно, однако я уверен, что мы спасемся. Мне только что сон приснился, что все мы живы и по крутоступью карабкаемся. На Вершень. И Шатун вместе с нами. Кругом радуги играют. Дождик идет теплый-теплый. И так на душе хорошо, так хорошо! Даже рожа твоя отвратительная мне не мешает.
А ты сам случаем не Прорицатель?
Все может быть.
То-то и оно. Я давно замечаю, что у тебя мозги набекрень. Скажи, ты с рождения ушибленный или на свадьбах да на поминках умишко пропил?
А ну-ка прекратите! вмешался я. Нашли время скандалить.
Я здесь ни при чем. Он первый начал, принялся оправдываться Яган.
Когда, по нашим расчетам, наверху наступил рассвет, мы зажгли предпоследний факел и в ожидании Шатуна стали наводить в нашем жилище хоть какой-то порядок. На этот раз Шатун прибыл налегке, только под мышкой держал небольшой кожаный сверток, из которого тут же вытряхнул в грязь смятый и спутанный клубок сухой колючей травы.
Вы поосторожней
книгах, просроченных долгах и неисполненных обещаниях.
Однако речи наши постепенно становились все более невнятными, языки начали заплетаться, ораторский пыл иссякал. Старик с зашитыми веками самый внимательный наш слушатель наполнил судным зельем новую плошку и протянул ее мне, только мне одному. Прохладный, совсем не противный напиток сразу взбодрил меня. В то время как Головастик осипшим голосом едва цедил отдельные слова, а Яган невразумительно мычал, я подробно и витиевато, с многочисленными художественными отступлениями и философскими экскурсами изложил всю свою биографию, начиная с ясельного возраста, поведал историю упадка и разрушения Ассирийской державы (по этой теме я когда-то писал диссертацию), объяснил суть и значение основных физических законов, а также принцип действия двигателя внутреннего сгорания.
То, что произошло со мной после третьей чашки, можно определить так: словоизвержение. Послушали бы вы только эту ахинею, в которой Ветхий Завет смешался с квантовой механикой, Декларация прав человека с анекдотами сомнительного свойства, инструкция по технике безопасности с популярными песнями, Борхес с Зощенко, география с кулинарией, явный вымысел с бесспорными фактами. Вряд ли кто-либо из присутствующих понимал хотя бы сотую долю из сказанного. Но слушали меня, надо заметить, не без внимания. Змеиный Хвост даже ладонь к уху приставил. И лишь когда я стал нараспев декламировать из «Илиады» песнь восемнадцатую «Изготовление оружия» (никогда даже не предполагал, что знаю наизусть столько громоздких гекзаметров), слепой старик, словно прося пощады, крестом поднял над головой руки. Тяжелая, пахнущая потом и железом ладонь зажала мне рот. Словесный фонтан сразу иссяк. Некоторое время, словно по инерции, я еще бормотал что-то, но вскоре смолкли и эти жалкие звуки.
Прорицатели, собравшись в кружок, совещались шепотом. Чужая лапа убралась с моего лица. Яган и Головастик выглядели стопроцентными покойниками последние крупицы надежды оставили их. Да и неудивительно, приговор наш читался на лицах болотников яснее ясного. Я попытался ободрить своих друзей, но из этого ничего не вышло: весь мой голосовой, глотательный и даже мимический аппарат был совершенно парализован. Я не мог ни шевельнуть языком, ни откашляться, ни даже сглотнуть слюну. Голова моя беспомощно завалилась набок, челюсть отвисла, горло сипело, как проколотая резиновая камера. Оказывается, кроме пытки молчанием, существует еще и пытка неудержимой болтливостью.
Наконец Прорицатели закончили шушукаться, слепец припал на одно колено и вытянул вперед правую руку, словно для присяги. Все находившиеся в пещере болотники поспешно приняли ту же позицию. Нас троих подхватили под руки и силой поставили на ноги.
Суд свершился! объявил старик, не меняя позы. Со стороны могло показаться, что судьями как раз являемся мы, а он, преклонив колени, взывает к нашему милосердию. Мера вины подсудимых ясна из их собственных слов, ибо ни одно существо, в жилах которого течет кровь, не может слукавить даже после одного-единственного глотка судного зелья. Эти двое, родившиеся на Вершени, совершили немало зла, раскаиваются в содеянном и заслуживают очистительного наказания смерти. Старик помолчал, и молчание это показалось мне зловещим. Третий, урод с виду, трижды принимал судный напиток, но и после этого не сказал и слова правды. Речами своими он смущает людей. Никто из Прорицателей не упомнит подобного случая. Этот третий не человек! Он не рожден ни на Вершени, ни в Иззыбье. Он исчадие тех сил, которые извечно пытаются извести род людской. Он или слуга Незримых, или демон Прорвы. Из древних пророчеств известно, что явление подобных тварей перед человеческими глазами не обещает ничего хорошего. Готовьтесь, братья, к великим бедствиям! Самой страшной и мучительной смерти заслуживает этот вестник горя, но никто не сможет прикоснуться к нему без того, чтобы не навлечь на себя и на свой Дом страшного проклятия. Он останется здесь на веки вечные! Пусть ест землю, пусть точит клыки о камень, пусть копит черную злобу. Светлые духи выкуют против него всесильное оружие! Пусть истлевают рядом с ним и эти двое, по собственной воле ставшие прислужниками окаянного врага! Отныне это место проклято! Ни один болотник не появится больше здесь. Да свершится правосудие, братья!