Я не вор, а Милица не рабыня была, чтобы ее красть!
Что же она, бедовая такая, не с тобой?
Убили ее лихие люди в Херсонесе.
Вот видишь: как нажито, так и прожито. А ты еще и перед племенем согрешил: вырастил пащенка этого. От таких ублюдков с нечистой кровью все беды наши!
Моя кровь чище твоей души черной! презрительно сверкнул глазами Ардагаст.
Молчи, бродяга степной! Недаром у нас сколотными зовут тех, кто от блуда прижит. Они, сколотные, и научили венедов в степи селиться, города ставить, по-степному воевать, себя сколотами звать Что, помогли вам валы в десять локтей, шеломы заморские, панцири греческие? Помогло золото Даждьбогово? Молодым богам небесным не одолеть старых лесных, водяных да подземных. Старые боги нам велели в лесу жить. Здесь наши корни вековые!
А наши корни где, внуков Даждьбоговых? Мы, поляне, простор любим, не чащу, сказал Неждан.
Нет у вас корней, перекати-поле вы, сорняки! Скорей бы вас всех сарматы извели, чтоб вы лесной народ в соблазн не вводили!
Нет, Лихослав, покачал головой Вышата. Того, кто мир повидал от Дуная и до Бактрии, до Индии богатой, ты в своей чащобе не удержишь. Мы, венеды, сколоты люди, не черти болотные!
На лугу за околицей уже горел костер. Пленников привязали к деревьям, даже не сняв панцирей. Во взглядах столпившихся лесовиков угрюмое недоверие мешалось с любопытством. Среди ведьм, окруживших Лихослава, выделялась Сарматка разбитная, с пышными черными волосами, в темно-синем платье, застегнутом парой бронзовых фибул с сарматскими тамгами. Сам колдун расхаживал с довольным видом в черном плаще с золотой застежкой. Призывно загудел бубен. Лихослав воздел руки:
Люди леса! Чужие к нам пришли: чужим языком говорят, чужой обычай чтут, чужим богам молятся. Наши боги лешие, да упыри, да русалки, да черти болотные и подземные. Здесь они, рядом. Ныне предали они нам в руки вторую половину дара молодых богов золотой чаши Колаксаевой. Не будет больше над нашими племенами царей с золотыми дарами да с нечистой кровью! Каждое племя должно само по себе жить! А чужаков этих самые древние, страшные боги в жертву возьмут. Росомаха! Росомаха, зверь-человек! Приди, выбери себе жертву!
Зашелестели во мраке ветви, затрещали сучья, еле заметная темная фигура скользнула в высокие конопли и стала медленно, осторожно пробираться в них. Эта медлительность невидимой твари и вывела из себя Сигвульфа. Как? Его, гота, хотят скормить не зверю-воину, не волку, не медведю, а трусливой лохматой хищнице?
Один, Дикий Охотник! Ярость утроила силы
германца. Не выдержав напряжения могучих мышц, лопнули веревки. Что, испугались, жалкие рабы колдуна? Сейчас я вашего мерзкого бога голыми руками разорву!
Но из конопли выскочила не обычная лесная росомаха. Существо, подобное человеку, но покрытое длинной белой шерстью, со львиной головой на широких плечах и мощными лапами хищника вместо рук. Выпустив когти, с бешеным ревом чудовище бросилось на Сигвульфа, однако удар ногой в живот тут же заставил тварь отлететь обратно в коноплю. Но и сам гот потерял равновесие и упал на спину. В следующий миг зверь-человек прижал его лапами и коленями к земле. Уперевшись руками в плечи противника, германец сумел удержать его клыкастую пасть подальше от своего горла, а грозные когти заскрежетали по пластинам панциря. Но вскоре Сигвульф почувствовал, что мышцы чудовища не уступают его собственным. Мощные когти гнули и выламывали пластины, впивались в тело, громовое рычание глушило, било в лицо подобно ветру. Вот белые клыки уже совсем близко, и только панцирь не дает им вцепиться в грудь
Поглощенные зрелищем поединка, лесовики не заметили ни Миланы, ни пришедшего с ней смуглого невысокого человека, одетого по-венедски. Неслышно подобрался он к пленникам и ловким движением уличного вора перерезал веревки у Вышаты. Тот обернулся и прошептал: «Кинжал! Быстро!» Потом выскочил на середину луга, воткнул кинжал в землю, перекувыркнулся через него и встал крупным волком с белой шерстью.
Человек-зверь, почуяв нового врага, повернул к нему львиную голову, хотел броситься, но Сигвульф крепко держал его за лапы. Сильные челюсти волка сомкнулись на горле росомахи. Чудовище захрипело и осело недвижной мохнатой тушей.
Тем временем грек освободил от пут Ардагаста, сунул ему в руки свой меч. Вдруг Лихослав что-то громко крикнул и из лесу с громким лаем выскочил, сверкая единственным глазом, громадный песиголовец. Хилиарх метнулся к кинжалу, но демон оказался проворнее: двумя прыжками настиг своего вчерашнего обидчика, ухватил за бока могучими руками и поднял над головой, чтобы ударить оземь. Но не успел: клинок царевича вонзился ему в грудь, и все трое кучей рухнули в густую траву.
Окровавленный, но не утративший боевого пыла, поднялся с земли Сигвульф.
Ну, нечисть лесная, кому еще хочется жертвы? Выходи!
Чаща ответила воем, ревом, свистом, но на луг никто не вышел: к такому, видно, в лесу не привыкли. В толпе раздались смешки. Тогда сам Лихослав в ярости шагнул вперед, перекувыркнулся и оборотился большим черным волком. Белый волк-Вышата с грозным рычанием выступил навстречу. Германец двинулся было следом, но толпа зашумела: «Назад! Волхвы бьются никто мешать не смеет!» Ардагаст знаком остановил своих друзей, к которым уже присоединился освобожденный Миланой Неждан.