Да! Мое время пришло, а твое кончилось, беззаконный царь, недостойный имени парфянина. В Иране пахлаваном «парфянином» зовут великого воина, богатыря, а где твои великие войны?
Трус! Баба! Ты умеешь лишь откупаться от варваров! зашумели парфяне и греки.
Да, и они охраняют границы лучше, чем такие любители опустошать свои и чужие земли, как вы. За это народ и любит меня.
Убийца! Ты замуровал живьем моего отца! распаляя себя еще больше, прорычал Пакор.
Царь спокойно взглянул в пылающие глаза сына Гондофара.
Его казнил народ, хотя я и возражал против такой казни. А власть я отдал бы и тебе, если бы не знал, что ты не смог править даже Дрангиакой, откуда тамошние саки тебя изгнали!
Бахра-а-м!
Пакор наотмашь ударил мечом, ко Фраат молниеносно отклонился и в следующий миг нанес такой удар кулаком в голову Пакора, что тот отлетел назад, чуть не напоровшись на клинки своих сообщников. Фраат быстро схватил оброненный им меч, стал в боевую стойку и вдруг с предсмертным хрипом рухнул лицом вниз. Под его лопаткой торчала рукоять кинжала.
Пахлаваны тут, кажется, действительно перевелись. Иронически взглянув на Пакора, Стратон вытащил кинжал и обтер его о волосы мертвого царя.
Парфянин протянул было руку к диадеме Фраата, но увидел перед своим лицом клинок грека.
Куда, варвар? Ты забыл, что мои предки царствовали здесь раньше твоих?
Пакор выхватил из золотых с бирюзой ножен свой кинжал. Царевичи замерли друг против друга, словно повздорившие в корчме разбойники. Греки стали рядом с сыном Гермея, ощетинившись мечами. И тут между царевичами простер свой трезубец Шиваракшит.
Вы оба забыли о тех, кто поселился здесь гораздо раньше вас. О тех, кого здесь гораздо больше, чем вас, яванов и пахлавов. Девять монахов безмолвно вошли в комнату и замерли, сжав кулаки и скрестив руки в запястьях. О тех, кто рад будет всех вас бросить в Инд на корм крокодилам если так велят боги. Наши боги. Пусть боги и решат, кто достоин царствовать в древней стране. Пакор, ты считаешь достойным себя? Попробуй взять венец!
Пакор сорвал диадему с головы Фраата, возложил ее на себя И тут же почувствовал, как по его волосам движется что-то скользкое. Греки и парфяне с ужасом увидели, как диадема обратилась в извивающуюся кобру. Прежде чем Пакор успел поднять руку к голове, перед его глазами выросла голова змеи, и ядовитые зубы впились в лицо. Даже не вскрикнув, он упал на труп Фраата: страх убил сына Гондофара раньше, чем яд которого не было. Лишь Стратон, его гуру и монахи знали, что змея только майя, созданная внушением.
А золотая полоска, усыпанная каменьями, снова приняла свой настоящий вид. Стратон невозмутимо взял ее и протянул брахману. Тот неторопливо возложил диадему на светлые волосы грека. Вздох облегчения вырвался у заговорщиков: венец остался венцом.
Ясна ли вам воля богов? Или нужно еще спрашивать саков и их горящее золото?
Один из греков проворно извлек из сумки золотой шлем в виде слоновьей головы. Шиваракшит возложил ее поверх диадемы, поднял трезубец и провозгласил:
Да правит вечно Штратана Шивадаса, великий царь царей Индии!
Если царь раб Шивы, то мы все рабы Ахримана, обреченно пробормотал кто-то из парфян.
Когда разбуженный своими воинами начальник дворцовой стражи прибежал на шум, ему осталось лишь поклясться Зевсом, Ормаздом и Шивой в верности царю Шивадасе.
Тысячник клюнул на приманку и поплатился ферзем. На магическом золотом браслете, охватившем запястье римлянина, на миг вспыхнул красный сердолик. Царствование Фраата окончилось. Пора кончать и партию. Конь Валерия снял слона и разом поставил под удар царя и колесницу. Царь укрылся за пешкой. Нет, игра царей не для глупых и чересчур осторожных тысячников. Удар ферзем через все поле, и горе-царю осталась лишь одна клеточка для бегства. Мертвенным синим огнем мигнул сапфир. Нет уже и Пакора. Так и должно быть: для Рима лучше иметь на Востоке греческое царство, чем еще одно парфянское. Выдвигается колесница шах и мат! Валерий встал, надел перевязь с мечом. Пора поднимать солдат и вести ко дворцу. Для стоика и римского всадника высшее наслаждение чувствовать себя фигурой, и не самой мелкой, в руке лучшего из игроков Бога.
над ней Терсита так ударил в зубы, что убил на месте. Золотоволосый герой, гневный и бесстрашный
Ей вдруг снова вспомнился варвар с золотистыми волосами, рубившийся на ступенях дворца. А рядом с ним демоница с развевающимися волосами, в кольчуге, легко и весело бьющаяся махайрой. Кажется, тохарская княжна из Бактрии. Не родились ли в их облике снова Ахилл и амазонка? Не зря Ахилла зовут владыкой Скифии. Гермей редко допускал ко двору всех этих бактрийцев, тохар, пуштунов Но однажды кушаны побывали во дворце на пиру. Куджула непринужденно рассуждал о Диогене и брахманах, а Вима декламировал Эврипидова «Геракла». Она тогда поймала сына джабгу на какой-то ошибке и тонко высмеяла, сохраняя самый любезный вид. А он после этого весь вечер не отходил от раскосой тохарки.
Как недавно все это было: дворец с коринфскими колоннами, «Антигона» в театре, она сама, Лаодика, несущая среди ликующей толпы корзину с плодами к алтарю Деметры Потом лязг оружия, дым, вопли варваров. Она бежит вслед за братом к дворцовой конюшне, спотыкаясь о тела только что убитых и раненных им бактрийцев. Потом отчаянная скачка над берегом Кофена. Стрелы свистят мимо нее, ударяются о панцирь Стратона, и он, зло ругаясь, кричит: «Будь проклята эта страна!» Да есть ли у них вообще своя страна? Кто их ждет в Элладе? Теперь последний огонек эллинства горит здесь, при дворе этого доброго и умного царя, упражняющегося каждый день с диском и копьем и на память знающего «Гераклидов» Эврипида.