Спустившись, оглянулся. Девчонка шла за ним. Свой мобильник она не достала и фонарик не включила. То ли нечего было включать, то ли доверяла незнакомому мальчишке, положившись на его яркий фонарик.
Из глубины подвала опять донесся звук, словно бы в темноте задели что-то металлическое. Девчонка прикоснулась чем-то мягким грудью, что ли? к Жениной спине, снова позвала своего Киселя.
«А вдруг там затаилась какая-то тварь?» подумал Женя. Подумал не только со страхом, но и с внезапным жадным интересом.
Он вспомнил, как в детстве, когда панически боялся темноты, им овладевало жгучее желание самому превратиться в чудовище, чтобы уже без страха сливаться с темнотой как с родной стихией, подкарауливая в ней жертвы. Единственная защита от ужаса тьмы, казалось ему, в том, чтобы овладеть тьмой изнутри, сродниться с нею, самому стать ее сердцем, ее ужасом, ее когтями, клыками, жалом, паутиной. Только тогда мечтал
маленький Женя можно уже не бояться тьмы. И чудилось, будто тьма слышит его мысли и одобряет их, что именно она и внушила их, когда он, дрожа от страха, окунался в ее леденящую черноту.
А теперь тьма сжималась вокруг отвратительно-белого света Жениного фонарика, как вокруг пожирающего ее червя, паразита, инородного в этом плотном черном теле, проедающего в нем дыры и туннели.
Еще раз девчонка, почти наступавшая Жене на пятки, прикоснулась к его спине мягким, и Женю передернуло от омерзения.
«Ах ты ж блядь!» шепнула тьма. Или то была Женина мысль?
«Останови ее», сказал кто-то в Жениной голове. Или сказало что-то. Может быть, снова сама тьма?
«Остановить?» мысленно удивился Женя.
«Остановить», был ответ.
Женя хотел мысленно спросить, как же остановить, в каком смысле, что это вообще значит остановить? Но уже все понял сам. Остановить ее значит остановить всякое движение в ней. Движение ног. Движение глаз. Движение мысли. Движение дыхания. Движение сердца. Пусть она замрет, и все в ней замрет. Но прежде надо остановить проклятый свет, пожирающий тьму, свет, которым он сам никогда бы не потревожил эту идеальную тьму, не будь рядом наглой сучки, касающейся его щупальцами своего желания. Это ведь ей нужен свет в подвале, не ему
Быстрым движением пальца Женя отключил фонарик. Челюсти тьмы сомкнулись, убивая последние фотоны, отрезанные от источника. Девчонка глупо взвизгнула. Так глупо, что Жене стало смешно и в то же время нестерпимо мерзко.
«Вот же безмозглое насекомое!» мелькнула мысль. Кажется, на этот раз его собственная, а не мысль тьмы.
И Женя, развернувшись и схватив девчонку одной рукой за плечо, другой за шею, припер ее к стене подвального коридора, с силой припечатав затылком о штукатурку.
Ничего не видя в темноте, он действовал точно, будто видел все. Он сроднился с тьмой и уже не мог ошибаться в топографии ее непроглядного пространства. Тьма пустила свои дымчатые струи в него, и он, в ответ, пустил в нее свои не то вены, не то нервы, не то ручейки мыслей. Породнившись с тьмой, пропитавшись ею и ее пропитав собой, он породнился и с той скорлупой, в которой здесь обитала тьма, с этими каменными стенами, деревянными дверями, полом и потолком, с этим подвальным коридором, подобным чреву затаившегося хищника.
Поэтому он не мог ошибаться, когда в глубине тьмы его рука-тьма и другая рука-тьма, вцепившись в девчонку, били ее головой о стену-тьму. Здесь тьма действовала во тьме через тьму и ради тьмы, разветвляясь в самой себе и возвращаясь к собственному истоку. И даже девчонка стала тьмой, только сопротивлялась поначалу, не желая породниться с черной стеной, по которой уже текла ее черная кровь, и с черным воздухом, что слизывал последние капли ее дыхания.
Когда тело девочки-тьмы сползло вдоль стены на пол, мальчик-тьма опустился на колени, обшаривая руками безжизненное воплощение тьмы, как будто это была скульптура, изваянная им и требующая последних прикосновений мастера. Теперь девочка-тьма была прекрасна, почти как сама абсолютная изначальная тьма, она уже ничем не раздражала, изъяны, если и были в ней, то исчезли.
Прикасаясь к ее голове, Женя коснулся чего-то непонятного, холодного, как камень, но при этом мягкого. И живого. Раздался звук, происхождение которого было загадкой. Только что он все понимал во тьме, будучи ее органичным сегментом, и вдруг прикоснулся к чему-то непостижимому. К чему-то, что жило во тьме, но не поддавалось уразумению вместе с тьмой и всем, что сроднилось с нею.
Стало страшно. Жить во тьме, слиться с ее клейкой плотью это, оказывается, не значило спастись от страха. Во тьме обитало что-то еще более темное, чем сама тьма. Или же у тьмы имелись разные уровни, один темнее и страшнее другого, и кто ступил на первый из них, цепенел от страха перед тем, что ползало по паутине тьмы на другом, более загадочном уровне.
Женя начал лихорадочно вытаскивать из кармана мобильник, некстати застрявший в проклятых жабрах складок, наконец вытащил, уронил, поднял с пола, с трудом справился с блокировкой экрана дрожали руки и включил фонарик. Черт с ней, с тьмой, с ее цельностью, пусть свет пожирает ее, пусть. Главное, сейчас увидеть это.