Позвольте закрыть? спросил я.
Я сделаю это сама, решительно сказала девушка.
Она стремительно пересекла комнату и, с силой ударив оконной рамой, спустила шпингалет.
Пойдемте отсюда, прямо-таки приказала она и так же стремительно вышла.
Мне было позволено проводить хозяйку до дверей ее комнаты. Я взглянул на стоявший тут не к месту стул и брошенный на него плед и подумал, что, должно быть, я выглядел на этом месте очень глупо.
«Она не похожа на истеричку», сделал я последний в тот день ясный вывод.
Вскоре, оставшись наедине с Варахтиным, я все рассказал ему и только развел руками, наверно, тоже как крыльями вроде ощипанного гуся.
Поразмыслив так и эдак, покачав головой, Варахтин пробормотал с деланным ужасом:
Ну и семейка! Тут у них черт ногу сломит... Давайте-ка спать, Павел Никандрович. Без нашего Кошкина тут не разберешься.
«Кошкиным» величали в преступном мире начальника сыскной полиции. Слова нашего полицейского доктора задели мое самолюбие. Я остался стоять на месте, мрачно наблюдая, как он устраивается под одеялом.
Неужто старика погоните на часы? с ехидцей проговорил Варахтин, почувствовав мой взгляд. И вам не советую... там торчать... в одиночку. Еще неизвестно, кому тут опасности грозят. Вы спрашивали ее насчет видения?
А вы бы спросили? недовольно пробурчал я. Прямо там, в кабинете?
Варахтин не ответил.
Поколебавшись, я решил-таки, что возвращаться на караул будет теперь довольно нелепо.
Дождя на другой день не было. Утро было безветренное, застывшее. Все хранило неподвижность плотные, свинцовые облака, ветви с оставшимися на них листьями, вода в лужах. Казалось, я был единственным существом, теплым внутри, дышавшим, нарушившим этот стылый покой своею сосредоточенной суетою.
Я спозаранку исследовал окрестности кабинетного окна, а затем и рухнувшего мостика. Никаких подозрительных следов я не обнаружил, тем более что под окном оказалась хорошо прибитая дорожка, покрытая мелким щебнем.
К одиннадцати часам мы с доктором вернулись в Москву. Отдав на дактилоскопическую экспертизу ту самую, пустую рамку, я попросился с докладом к начальнику.
Аркадий Францевич внимательно выслушал меня, несколько раз открыл и закрыл крышку своих часов и проговорил:
Да, Павел Никандрович, здесь несомненно есть загадка. Полагаю, что как раз по вашему уму и темпераменту. Доводите-ка это дело сами... У меня тут и так два убийства под самым носом. В остальном же не стесняйтесь тревожить меня в любой час дня и ночи.
Всего пять минут назад я вошел в кабинет Кошко с горячим желанием спихнуть с себя это неясное дело. Теперь же, получив распоряжение, вдруг почувствовал радость и непонятное облегчение.
Вскоре я опять въезжал в ворота Перовского.
(продолжение следует)
Глава 2 и далее
Дом показался мне не столь чудовищно велик, как ночью. Но все равно он был огромен, сер, неуклюж в своей древности и заброшенности посадок вокруг, неуклюж со своими облупившимися львами у широкого крыльца.
Черед появления лиц остался почти тем же: управляющий, потом лакей, потом доктор.
Анна Всеволодовна спит, сообщил он с сильной тревогой в лице. Я совершил непростительную оплошность. Оставил здесь капли Шмидта, предупредив ее, что в случае ухудшения можно выпить еще тридцать капель... Это двойная доза. Представьте себе мой ужас: я приезжаю, а пузырек пуст почти наполовину. Опасности нет, но она может теперь проспать два дня кряду.
Я покивал ему, торопясь в кабинет. Если нет явных следов в мире живых, предполагал я, надо искать их в мире мертвых. «Неплохо бы спросить призрака», прямо по-гамлетовски подумал я.
Вам что-нибудь еще известно о том странном видении? поинтересовался я у доктора.
Он явно содрогнулся, хотя дело было днем.
Я бы предпочел больше не трогать эту тему, с паузами ответил он. Я не знаю большего, чем со слов Анны Всеволодовны.
Вы допускаете возможность?
Я? Доктор распрямился и с вызовом
принял мой взгляд. Я допускаю... Есть множество в миру явлений, друг Горацио, которых не придумать мудрецам... так ведь сказано у Шекспира?
- Примерно, - кивнул я.
Таковых «явлений» в этом доме оказалось еще немало, в чем я очень скоро убедился. За минувшие часы моего отсутствия из семейного альбома пропало еще две карточки!
Отложив альбом на стол, я поднялся из холодного кожаного кресла и вернулся к камину, к тому семейному портрету, что остался на месте, около каминных часов.
Помещик Всеволод Михайлович Белостаев выглядел на нем роскошно, под стать своему дворцу во времена его великолепия. Коренастый и при том как-то изящно длинноногий, обликом отставной кавалергард, он не просто сидел, а по-княжески восседал в плетеном садовом кресле. Большая голова казалась непропорционально большой из-за светлой, изящно спутанной шевелюры, начавшей редеть, немного прозрачной, но и красивой именно этой своей прозрачностью. А что были за бакенбарды! Точь-в-точь как у императора Александра Николаевича. Я подумал, что были они в ту пору непременно золотистого блеска. Он сидел в халате нараспашку, нога за ногу, с длиннющим чубуком, придерживаемом тремя пальцами, и весь по какой-то старинной моде. Складки халата шли волнами, как на парадном портрете маслом. Глаза у Всеволода Михайловича были некрупны, глядели из глубины со спокойной властностью, властью над тем, что принадлежало ему вокруг.