Роковое наваждение да и только, заключил он вслух. Всё тонут и тонут... в холод и в самую омерзительную погоду.
Так точно, бодро подтвердил урядник, роковое наваждение.
Спустя еще несколько минут Варахтин закончил предварительный осмотр и распорядился погрузить тело на подготовленную телегу. Когда мы отошли к тарантасу, он склонился к моему плечу и, вытирая салфеткой руки, с обычной важностью прошептал:
А барыню-то, похоже, того...
Я поглядел ему в лицо, хотя его совсем не было видно в этой, как тот заметил, мзге.
Очень на то похоже, кивнул он на мой немой вопрос. На затылке явный след от удара тупым и очень твердым предметом... Обо что она могла удариться там, он махнул рукой в сторону болотца, в этой жиже?.. Но мало того: похоже, бедняжку еще и душили... Напоследок: для верности. Завтра уточню наверняка.
Как насчет ограбления? уже сам сильно в этом сомневаясь, спросил я.
Нет, кудеярами тут не пахнет, уверенно решил Варахтин. Нет, Павел Никандрович. Колечко там с камушком... в опись пойдет. Тысяч на пять, не меньше. И свои не тронули примелькалось, и чужие не взяли с пальца никуда... А тот тот вместе с пальцем откусил бы. Чего ему ловушки посреди болота устраивать? В трясину была охота лезть? Тут, думаю, выше брать надо. Дела с наследством или с долгами...
Максиму Ивановичу уже почти все было ясно. Мне же пока было вполне ясно только то, что домой хода нет, что оставаться здесь до утра, что придется немедля обследовать этот самый «чертов мост».
Через четверть часа я под неусыпными взорами доктора и урядника благополучно закончил опасный цирковой номер на шатких досточках моста. Никаких подпилов там не было, а получалось, что, расщепившись, обломилась доска под скобой и по таковой причине рухнула вниз.
Не ломовой же она жеребец, чтобы под ней доски разъезжались! недоумевал в тарантасе Варахтин. Пудов пять, больше не будет.
Озябши, я достал из саквояжа флажку с коньяком, и мы с доктором сделали пару своевременных глотков.
Надо было раньше, довольно крякнув, сказал Варахтин. Для храбрости.
Тогда я уж верно за досками б нырнул, пообследовать их там, пожалел я о своей недоработке.
Пока нас везли обратно, к подъезду усадьбы, я размышлял над тем, как возможный преступник мог заметать следы и как мне утром искать следы именно этой его деятельности, а Максим Иванович продолжал обдумывать дело с другого конца, как истый философ, исследуя причины причин.
Какой бес погнал этого Обломова в Америку, скажите на милость?! Блажь да и только... Я понимаю, в Италию или в Париж... а в Америку на кой дьявол? Что может погнать туда русского человека, кроме полиции?.. Богатый нашинский увалень устраивает себе и всему семейству туристическую прогулку в Америку... Любопытно, был ли он раньше в том же Париже или нет?.. Короче говоря, собрался он в Америку и вот начинаются все беды и наказание целого рода. Надо бы для начала покопаться в этих эмпиреях, а не в болоте.
На последнем слове нас слегка тряхнуло, тройка уперлась в какое-то из крылец, и мы, с неохотой выбравшись на скользкий мрамор ступеней, вступили в темные
аркады дома.
Аркад там, впрочем, не было, но осталось впечатление, что мы, незваные гости, ведомые каким-то Хароном с фонарем, двигались под высокими арками и сводами замка, давно оставленного людьми. Дом был прямо-таки великокняжеским. Сумрак и опустошенность придавали ему большее величие. Свет фонаря терялся в просторах холодных зал и комнат, мутным отблеском пробегал по багетам огромных полотен, занимавших стены, выхватывал с портретов на мгновение разве что шпору или изящную туфельку, или оборку платья. Лишь однажды, присмотревшись на ходу, я заметил в вышине чей-то грозный взор и мелькнувшую желтизну эполеты. Мебель, покрытая чехлами, громоздилась по сторонам горными глыбами.
Атлантида да и только! прошептал редко изумлявшийся Варахтин. Настоящая Атлантида!
Хароном был один из лакеев. Он провел нас от парадного входа (всё-таки важные были гости!) через дом в один из флигелей, который, как будто только и был жилым. Он устроил нас в теплой диванной и, справившись о всех наших нуждах, вышел. Помню, Варахтин просил кофею, а я горячего чаю.
Здесь лампа светила веселей, видны были все углы, и я по привычке внимательно огляделся среди шкафов и тусклого сияния книжных корешков, понимая, что вряд ли найду в таком месте какие-нибудь улики.
Нам принесли ужин, вкатили в комнату столик со спиртовкой и чайниками, а потом донеслись ровные и звонкие шаги, и к нам вошел невысокий, ладно одетый и причесанный господин, представившийся доктором, лечащим Анну Всеволодовну.
Та поздняя трапеза началась в молчании. Доктор был подчеркнуто невозмутим, явно ожидая вопросов в полицейском духе, то есть допроса. Мы же соблюдали приличия.
Наконец после второй рюмки Варахтин пригнулся к столу, и я понял, что его терпение иссякло.
Что же, коллега, вы не скажете нам, в каком теперь состоянии ваша пациентка? миролюбиво спросил он.
Доктор, с английской тщательностью устраивая себе сэндвич, остро взглянул на Варахтина и искренне вздохнул:
Пока что куда как неважное. Слишком сильное потрясение. Второе потрясение, заметьте... Вам ведь известно?..