Боже, я пробила дно!
Но, как бы то ни было, проблему нужно было как-то решать.
Маш, послушай, отмахнулась я от своих джинсов, вслед за сумкой, летящих в мою сторону.
Ты глухая! Я сказала, катись отсюда, тварь!
Маш
Ноги перед ним раздвинула, да? Раздвинула, я тебя спрашиваю? Шлюха! явно пребывая не в себе, орала Хлебникова, разбудив при этом половину девчонок с нашего этажа, которые принялись непонимающе выглядывать из своих комнат в поисках источника небывалого переполоха.
Они глазели на то, как в меня летели один за одним снаряды: моя футболка, худи и банка с кремом для лица, телефон и расческа. А я только и могла, что ловить это все на лету, с запредельной виной глядя на то, как рыдает моя подруга.
Я разбила ей сердце.
Предала ее.
Черт!
Сука ты, Золотова! Конченая, мерзкая, двуличная мразь! заходилась она все больше, пока Плаксина ошарашенно сидела на своей койке и переводила взгляд с меня на Машку и обратно.
Успокойся! Я тебе все объясню, попробовала было я пойти на мировую, но тут же получила жесткий ответ.
В жопу себе засунь свои объяснения, гребаная ты крыса!
А затем, когда под рукой более не осталось метательных снарядов, она ломанулась ко мне и уж было занесла руку, чтобы со всей дури прописать мне по лицу, но не успела.
Ее руку перехватил в воздухе Исхаков, который материализовался рядом с нами будто бы из ниоткуда. А после ощутимо оттолкнул от меня Машку. Повернулся ко мне и коротко, но повелительно кивнул в сторону коридора, который забили разбуженные студенты.
Иди на террасу и жди. Я сейчас приду.
И это было все, что он сказал, прежде чем захлопнуть перед моим носом дверь.
А меня затрясло!
Я форменно стала напоминать трансформаторную будку, которая гудит от перенапряжения, мечтая хоть кого-нибудь поджарить своей бушующей яростью. И беспомощностью от сложившейся патовой ситуации.
Но вместо этого мне и оставалось только, что стоять и слушать вопли смертельно раненной Машки, которая на все лады распекала Тимофея, желая ему заиметь импотенцию, а еще лучше прямо сейчас сдохнуть.
Однообразный репертуар оскорблённой подруги очень быстро меня утомил. И я решила, что хватит с меня этого балагана и нескончаемого потока лютой брани. Я отряхнулась от бесчисленного множества вопросительных взглядов. А затем быстро запихала в сумку все свои вещи и, как была в пижаме, потопала прочь из этой богадельни, на ходу пытаясь вызвать такси.
Уже в основном зале среди множества курток отыскала и свой пуховик, поспешно натягивая его на себя. Сунула ноги в ботинки и наконец-то вывалилась на морозный воздух. Вдохнула его полными легкими и уверенно припустила за пределы базы отдыха, намереваясь, если потребуется, дойти до дома пешком.
Ибо такси критически не находилось. Надо ли удивляться начало седьмого утра. Воскресенье. Нормальные люди, в такое время еще задницей звезды фотографируют. Не то что я
Правда, без носков и шапки, которая так и осталась утерянной где-то в основном корпусе, я быстро растеряла весь запас тепла, но на адреналине не замечала того, что стремительно замерзаю.
Я глотала наворачивающиеся на глаза слезы.
Я растирала грудь, которая бесконечно ныла.
Я кусала губы и перманентно терла их тыльной стороной ладони, пытаясь уничтожить следы пребывания на них чужих губ. Жадных, но таких жестоких!
И планомерно отходила от шокового состояния, неотступно скатываясь в паническую яму.
Боже, что же я наделала
Очередной отказ от агрегатора такси заставил меня занервничать и крепко выругаться. А затем все-таки набрать номер отца, который ответил только со второго звонка и злым, предельно раздражённым голосом.
Да?
Пап, привет!
У тебя что-то срочное, дочь?
Нет, но
Яна, у меня тут три трупа за смену и поножовщина между женой и любовницей. Мне архи-некогда вести праздные беседы.
Ничего, пап, я просто позвонила узнать, как у тебя дела, вот и все, решила я не волновать лишний раз отца из-за пустяков. Ничего, доберусь как-нибудь домой сама,
забылась в зыбком, наполненном темными и пугающими образами, сновидении. И не знаю, сколько я в нем дрейфовала, но когда проснулась, то чувствовала себя не иначе как отбивная котлета.
А папа сидел напротив меня в кресле и читал какую-то книгу, нацепив на нос очки, которые страсть, как ему не шли.
Привет, просипела я и тут же закашлялась, да так сильно, что едва ли не выплюнула свои легкие.
Доброе утро, гулена, поборов мой приступ и забрызгав горло чем-то с лидокаином, отец нежно потрепал меня по голове и приложил тыльную сторону ладони ко льду, бормоча себе под нос: «еще не поднялась».
А ты чего тут сидишь? непонимающе спросила я.
Караулю.
Кого?
Чтобы температура снова не подскочила до сорока с уверенными копейками. Мое престарелое сердце таких потрясений больше не переживет.
Пф-ф-ф, всего-то? А я думала, ты тут завис в ожидании принца на белом коне, который ко мне в окно полезет?
Балагуришь? Ну, значит, еще не все потеряно, и жить будешь, усмехнулся папа.
Жить буду? насупилась я, а затем перевела взгляд на свою прикроватную тумбу, которая была сплошь заставлена пузырьками и завалена блистерами. И форменно офигела.