себя им перед всеми!
И Ртищев сильнее болтает ногами, даже кое-что насвистывает: ничего, мол, особенного с ним не происходит. Но сердце щемит, щемит. Ах, как не хочется являться. Так бы и побежал опять домой, на далекий Арбат. Но вместо этого он лишь начинает вертеть свертком, который несет из дому, кружит им за веревочку изо всей силы. В свертке жареная утка, и утку заставила его взять мать, хотя он, сытый до отвалу домашним обедом, и отказывался от нее. Но теперь, пробежавшись от Земляного до Лефортова, Ртищев видит, что мать, как всегда, была права, говоря, что он «очень скоро захочет кушать». При мысли, как вкусна у утки до черноты и хруста поджаренная кожица, Ртищев чувствует избыток слюны во рту и даже забывает о том, что его тревожит. Кадет поднимается со скамьи. Третий этаж роты давно уже сплошь темен, окна второго спальни роты чуть зеленеют светом ночников, просачивающимся сквозь холщовые шторы.
II
Рука под козырек; локоть вскинут и отбрасывает полу шинели, открывающую ряд золотых пуговиц мундирчика и сияющую медную бляху пояса. Перед высоким, покачивающимся на длинных ногах Ботгом он сегодня дежурный воспитатель Ртищев что суслик перед жирафой.
Господин полковник, кадет второго класса второго отделения Ртищев из отпуска прибыл!
Ботт протянул руку за отпускным билетом.
Левая опущенная рука кадета вылезла из-под полы шинели и вместе с билетом тащит с собой и пакет с уткой.
Это что у тебя?
У
Почему-то ужасно стыдно, что вот явился в корпус с жарким, значит, дома на положении маленького, пичкают. Ведь говорил же, право, маме: не надо, не надо! Так нет вечно одно и то же: «А вдруг ты захочешь вечером кушать?» О Господи!
Э? это опять Ботт.
Пересилив себя и мужественно, громко:
Утка, господин полковник!
Утка?.. Ботт делает большие глаза; левый ус лезет вверх; левый глаз шутовски закрывается; рожа. Потому-то именно, беззлобно, для всего корпуса Ботт Рожа
А почему утка не крякает? Э?..
Чуть не плача:
Она же жареная, господин полковник!
Ага! Ботт серьезен. Ботт снова воспитатель, но у этого доброго чудака есть в запасе еще одна выходка, командным басом, на всю роту:
Кррру-гом! Бе-гом арррш!
Ать-два щелкает каблуками Ртищев и пулей вылетает из дежурной комнаты, где, страшно довольный собой, Ботт принимается за казенный ужин.
III
Весь второй этаж спальня роты. Кадеты не любят, когда говорят дортуар: «Мы не институтки!» Полуторааршинные внутренние капитальные стены продолблены арками, вся спальня как бы одна огромная комната. В конце спальни, смежном с образным залом второй роты, большой квадратный покой, в который выходят двери умывалки и уборной. Здесь по ночам работает старик-портной, починяющий кадетскую одежду. Штаны и мундиры, нуждающиеся в починке, кадеты бросают ж подоконник. На нем по ночам горит керосиновая лампочка, и перед ним сгорбленный старик-швец, человек строптивый, суровый: «Вам бы из железа носить брюки, а не из сукна! Вчера чинил, а он опять порвал!» «Не твое дело, дурак, разговаривать!» «Сам дурак!»
Из этой же комнаты будят кадет по утрам барабан или труба попеременно. Неприятное соседство для трех кадет, что спят на койках, нарочито поставленных в этом покое, в непосредственной близости от «нужного места». От этих кроватей всегда тонкий и острый запашок. Мальчишек, вынужденных в силу своего детского греха спать на этих койках, кадеты презирают и поколачивают. Всех, кроме одного
Но всё это важно лишь для дальнейшего. Ртищев никакого отношения к этому стыдному месту не имеет. Он уже среди кроватей своего отделения у себя. Торопливо сброшенную отпускную форму уносит отделенский дядька Кубликов. Ртищев в окружении одноклассников.
Сыч (необидная кличка, ибо есть еще и вторая, обидная), что-нибудь принес пожрать? Пуншевые карамельки? За пять карамелек я дам тебе гвардейскую офицерскую пуговицу с накладным орлом, это предлагает Семеняко, кубанский казачонок, непревзойденный рекордсмен в пуговичной игре. Обжора Броневский уже учуял запах съестного.
Дай хоть маленький кусочек! тянет он. Я ж тебе давал, когда с лета вернулся.
Дайте раздеться! Семеняке, сухо: Нужны мне твои гвардейские, я морские пуговицы принес, с накладными якорями! Ни у кого таких в роте нет! И еще у меня одна вещь есть, после покажу
В спальной мглисто от мутного света фонарей-ночников: четырехугольные ящики их укреплены на стенах, в простенках меж окон. Несколько ламп три на всю спальню будут погашены, как только истечет четверть часа, положенная
на вечернее умывание, на приготовления ко сну. Подходят отпускники, являются Роже и бегут к своим койкам. Шумно, особенно суматошно, как всегда в воскресный вечер. В одном белье, но в сапогах с рыжими голенищами раструбом, с полотенцами в руках и вокруг талий, чтобы не упали кальсоны, в умывалку и обратно бегут кадеты. Впрочем, некоторые накинули на плечи «пиджаки» безгалунные старенькие мундирчики каждодневной носки, чтобы с вечера почистить пуговицы. В руках у этих кадет гербовки дощечки с прорезью: пуговицы поддеваются гербовкой и чистятся все сразу быстро и удобно.