Гвардейский офицер должен был вести принятый в его части образ жизни (для чего располагать доходами помимо жалованья). Так, ему не следовало игнорировать общие завтраки (или хотя бы обеды) в офицерском собрании своей части, он не мог торговаться (а должен был сразу платить запрошенную сумму), не мог останавливаться перед витринами (особенно гастрономических магазинов) и глазеть на выложенные там товары, мог посещать только первоклассные рестораны, ездить только в вагонах 1-го класса3, а в театре занимать места либо в ложах, либо не далее определенного ряда партера.
Особой традицией было приобретение выходящим в гвардейскую часть офицером своего менного серебряного столового прибора для торжественных обедов в офицерском собрании части. Этот прибор оставался в части и тогда, когда офицер (если только не запятнал себя неблаговидным поведением) уходил из части: ведь, по гвардейской традиции, он все равно оставался членом полковой/батарейной/бригадной офицерской корпорации и сохранял доступ в ее офицерское собрание.
Офицеров гвардейской части отличали товарищеские отношения вне службы (включая обращение друг к другу, вне зависимости от чина, на «ты») при строгом соблюдении, однако, даже и вне службы субординации и дисциплины.
«Считалось, что все гвардейские офицеры Петербургского гарнизона должны быть между собою знакомы», а поэтому «при встрече в публичных местах все они были обязаны подходить друг к другу, младшие к старшим, и здороваться за руку». (Правда, при встрече офицеров мало знакомых между собой полков например, семеновцев с гвардейскими казаками это не соблюдалось.)4
Общество офицеров гвардейской части обладало автономией «самостоятельно управляясь» «во внутренней полковой жизни, т. е. во всем том, что не касалось строевой службы» (но касалось соблюдения общегвардейских традиций и традиций части)5.
«Незадолго до Русско-Японской войны примерно в 1900-м году» «во всех» полках гвардии «неофициально, но в то же время крепко, почти уставно и законно», «определилась» «должность старшего полковника»6. Этот, старший из полковников части, был председателем в собрании общества офицеров, был блюстителем традиций полка и соответствующего им поведения офицеров, а также выполнял функции посредника между обществом офицеров и имевшим уже чин генерал-майора командиром полка который «по традиции» «во внутреннюю офицерскую жизнь не вмешивался» (тем паче, что зачастую не был коренным офицером данной части)7.
Знамена (в кавалерии штандарты) гвардейских частей хранились в Зимнем дворце в «Портретной Галерее 12-го года». Когда полк нес караул в Зимнем дворце, его знамя или штандарт переносилось из галереи в караульное помещение дворца8.
Если гвардейскую часть или подразделение сопровождал оркестр, то при прохождении мимо строя другой части или мимо ее казарм он играл марш этой части.
«Ура» в гвардии принято было кричать «с бесконечно протяженным звуком а»: «ура-а-а-а»9.
На Первую
мировую нижние чины и подпрапорщики гвардии вышли не в положенных для военного времени погонах защитного цвета, а в цветных (алых, малиновых, желтых и светло-синих) погонах мирного времени. (И носили их как равно и цветные шинельные петлицы вместо петлиц защитного цвета в продолжение всей войны.)
«Среди гвардии у каждого полка была своя репутация. Одни были более популярны, другие менее»10.
Теперь о традициях, общих для гвардейской пехоты.
Винтовку в положении «на плечо» ее солдаты носили «по-гвардейски» «круто», почти вертикально («из-за чего вся ее тяжесть приходилась на согнутую левую руку»)11.
Отвечая на приветствие императора «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество», части гвардейской пехоты (в отличие от гвардейской кавалерии и конной артиллерии) делали в слове «Величество» ударение на последний слог12.
В летних лагерях перед ротой, следующей на обед или на ужин, «по старой гвардейской традиции», шел флейтист, «игравший на дудочке»13. (Это, впрочем, не касалось лейб-гвардии Егерского, Финляндского, Волынского, 1-го стрелкового Его Величества, 2-го стрелкового Царскосельского, 3-го стрелкового Его Величества и 4-го стрелкового Императорской Фамилии полков в которых, по традициям легкой пехоты XIX века, которые хранили эти части, флейт и флейтистов не было.)
Из традиций, общих для гвардейской пешей артиллерии, известна та, по которой она «всегда стремилась походить» на более престижную конную. В начале 1910-х молодые подпоручики гвардейских пеших батарей носили, бывало, вместо присвоенных им темно-зеленых, почти черных шаровар «узкие светло-зеленые рейтузы» более схожие с серо-синими рейтузами конноартиллеристов14.
Лицо лейб-гвардии Преображенского полка определяла его особая приближенность к императору из-за которой он считался первым (т. е. наиболее почетным) полком русской пехоты. (В коннице таким был Кавалергардский.) Так значилось и в тексте полкового марша: