Самолёты вокруг Максима и наши, и немецкие двигались словно в киселе. Медленно, вязко.
Воздух действительно приобрёл дополнительную вязкость, казался более плотным, почти осязаемым.
Дышать было по-прежнему легко, но запахов стало гораздо больше, они усилились и легко различались.
Металл, кожа, дерево, клей, бензин, масло, пот.
В открытую кабину время от времени несло сгоревшим порохом, вокруг шёл бой, стреляли и немцы, и наши.
Чаще всего мимо.
Максим буквально видел расчерчивающие воздух пулемётные и пушечные очереди.
«Стреляй, когда заклёпки на вражеской машине различишь, учил Николай Свят. Это метров тридцать. Лучше двадцать. Даже пятьдесят для ШКАСов далековато. А уж со ста огонь открывать это и вовсе патроны попусту жечь».
Заклёпки в сверхрежиме Максим различал и с сотни метров, но расстояние до цели мог определить практически безошибочно.
Основная трудность была в том, что, находясь в сверхрежиме, своё тело он мог заставить двигаться намного быстрее, а вот самолёт нет. Его «ишачок» точно так же, как и другие, медленно проталкивался сквозь загустевший воздух.
Однако выручала быстрота реакции.
Вот прямо над ним «мессер» пристраивается в хвост «ишачку», который в свою очередь ведёт огонь по вражескому самолёту (зря ведёт, далеко, пули не достигают цели, рассеиваются) и в азарте боя не видит, что ещё несколько секунд, и ему конец. Немец вряд ли промахнётся.
Максим поднимается выше, выравнивает машину, прибавляет скорость. Прицел ему не нужен, и так всё видит отлично.
Оглушительно ревёт мотор, звуки которого проникают даже сквозь наушники плотно застёгнутого лётного шлема.
Ближе, ещё ближе.
Три секунды более чем достаточно, чтобы сократить расстояние до двадцати метров. То есть, это для Максима три секунды. Для врага и всех остальных меньше секунды.
Максим жмёт на гашетку.
Грохот всех четырёх пулемётов смешивается в рёвом двигателя в бешеной какофонии.
Четыре трассы протягиваются к «мессеру» и впиваются в его худое тело.
В хвост, кабину, плоскости.
Максим видит, как бронебойные пули дырявят дюралевую обшивку самолёта. Тот вздрагивает, кренится на бок и устремляется к земле.
Кажется, лётчик убит.
Хотя, чего там «кажется», точно убит «мессер» сваливается в неуправляемый штопор, и Максим, уже взявший ручку на себя, а затем ушедший в правый разворот, видит, как на земле вырастает красивый огненный цветок на месте поверженного врага.
Есть первый. Поздравляю
вас, Максим Алексеевич. А вас, Николай Иванович, с четвёртым сбитым.
Та-так, а это кто ещё мне в хвост зайти пытается?
Сразу двое. Один другого прикрывает.
Ну-ну, давайте, ребятки.
Максим вспомнил воздушный бой Николай Свята, за которым наблюдал, стоя на обшивке своего космического корабля в лугинском болоте тринадцатого августа (господи, месяца ещё не прошло, а кажется это было чёрт знает когда!).
Делаем так же.
Он резко сбросил скорость.
«Мессер», разогнавшись, затормозить не успел и проскочил над ним.
Ну, то есть, как проскочил медленно проплыл. Настолько медленно, что Максим и в обычном состоянии сумел бы влепить ему четыре очереди в желтоватое брюхо.
А уж в сверхрежиме тем паче.
Н-на, сволочь!
«Мессер» задымил, отвалил в сторону.
Максим прибавил газу, высматривая второй.
Ага, вот он, уходит в разворот.
А мы тебе навстречу, родной.
Только недавно читал, что «мессеры» лобовых атак с «ишачками» не любили. У них двигатель с водяным охлаждением, а у И-16 с воздушным. Пуль боится гораздо меньше, чем немецкий. Плюс широкий капот лётчика хорошо защищает.
Вот и проверим.
Немец, однако, оказался не трус и тоже пошёл в лобовую атаку. Хотя мог отвернуть, уйти в сторону, пользуясь преимуществом в скорости.
Но не ушёл.
Что ж, и среди немцев смелые дураки встречаются.
Нервы немецкого пилота сдали, когда между самолётами осталось не более пятидесяти метров. Он взял ручку на себя, и показал Максиму уже знакомое жёлтое брюхо.
Кажется, я навсегда разлюблю жёлтый цвет, подумал Максим и нажал на гашетку.
Очереди ШКАСов вспороли брюхо «худому». Он выпал из поля зрения Максима, пока тот закручивал «мёртвую петлю». Снова появился при выходе из «петли» дымит и падает.
Ага, лётчик выпрыгнул. Тёмная фигурка полетела вниз, над ней раскрылся купол парашюта. Живи, повезло. Всё равно ты мой третий, а Колин шестой. За тебя, Коля, за тебя, дорогой.
Максим огляделся. Бой сместился ближе к Днепру. Максим насчитал одиннадцать «ишачков», которые, наконец, сумели встать в «круг» и теперь крутились друг за другом на высоте полутора тысяч метров так, что немцы этот круг разорвать не могли крутились выше, выжидая.
Двадцать два «мессера» насчитал Максим. В два раза больше, чем наших.
Но было-то тридцать.
Восемь сбитых.
Три из которых завалил ты.
Всё равно двадцать два против одиннадцати это до хрена.
А что у нас с топливом?
Он посмотрел. Ничего, ещё минут на пять-семь боя хватит. Боезапас тоже еще имеется. Не много, но имеется.
Максим набрал высоту. К этому времени облака разошлись, и сентябрьское солнце засияло во всю силу.
Сам погибай, а товарища выручай. Так, кажется, учил нас Александр Васильевич Суворов. Хорошо учил, правильно.