Сынок, ты чего там? послышался голос, и к бочке подошла Настасья.
Да вот, смотрю, что со мной сталось, честно признался Матвей, зачерпывая пригоршню воды и умываясь.
Главное жив, сынок. А с лица воду не пить, произнесла женщина дрогнувшим голосом. Да и какой казак без отметины? Тут почитай у всей станицы шрамы имеются.
Одно дело в бою шрам получить, а другое вот так, на пустом месте, проворчал Матвей в ответ и, махнув рукой, поплёлся в дом.
Больше всего его раздражала собственная беспомощность. Воспитывая мальчишку, дед не миндальничал и с первого дня вбивал в него одно, но непреложное правило. Ты мужик, а значит, права на слабость не имеешь. Пока движешься, мыслишь, значит, можешь всё, и справляться со всеми проблемами должен, как здоровый. Через боль, нежелание и все препятствия. Именно это правило спасало его и в уличных драках, и в армии, и в разборках со всякими отморозками.
К восемнадцати годам Матвей имел
разряды по боксу и по рукопашному бою, так что противником он был непростым. А бояться дед его отучил в первый же год их совместной жизни. Точнее, научил мальчишку переступать через свой страх. Так что теперь, бредя к крыльцу, парень мысленно делал всё, чтобы не дать себе скатиться в отчаяние и истерику. Слишком много всего навалилось разом. И смерть деда, и удар молнии, и перенос непонятно куда, а главное, зачем. А самое главное, непонятно что творящееся с его организмом.
Усевшись на свою лежанку, Матвей задумчиво осмотрелся и, приметив на столе оставленную прапрабабкой ложку, хмыкнул. Инструмент был явно старым и давно находившимся в употреблении. Края выщерблены. А значит, ему есть чем занять руки и спокойно подумать. Поднявшись, Матвей снова выбрался из дома и, добредя до навеса, где хранились дрова для печки, принялся перебирать нарубленный топором хворост. Выбрав подходящий по толщине обрубок орешника, парень с грехом пополам разрубил его пополам и отправился в обратный путь.
Подобрав в сенях старую корзину и кусок дырявой рогожи, он вернулся в комнату и, прихватив на кухне нож покрепче, принялся резать. Руки дрожали от напряжения, нож то и дело срывался, но Матвей упорно продолжал вырезать ложку с длинной рукоятью. Очевидно, она была у Настасьи чем-то вроде поварёшки. Вошедшая в хату женщина, увидев его за этим занятием, растерянно охнула и, не удержавшись, укоризненно произнесла:
Вот ведь неугомонный. Ну куда тебе ещё работать? Полежал бы, да в себя покуда пришёл.
Я уж все бока себе отлежал, отмахнулся Матвей и, закусив от усердия губу, принялся срезать с обрубка всё лишнее под ручку. Да и не шевелюсь я особо. Так, руки только двигаются, выдохнул он, переводя дух.
А чего это ты режешь-то? вдруг заинтересовалась женщина.
Называть её матерью у Матвея пока получалось плохо.
Да вон, приметил, что у тебя ложка вся словно обгрызена, вот и решил новую сделать, кивнул парень на лежавшую на столе поварёшку.
Простым ножом? иронично усмехнулась Настасья.
А чем ещё? не понял Матвей. Иного инструмента у меня нет.
Как это нет. А у кого батька первый кузнец на всю округу? тут же поддела его женщина. Скажи, какой инструмент нужен, он и скуёт.
А бумага с карандашом в доме имеется? подумав, осторожно уточнил Матвей.
Вон, за божницей лежат, вздохнув, кивнула Настасья на киот.
Судя по её реакции, она вынуждена была выполнять приказ мужа и заставлять сына двигаться, как бы сложно на это смотреть не было. Кивнув, Матвей отложил заготовку и, тяжело поднявшись, направился в красный угол. Кое-как вскарабкавшись на лавку, он дотянулся до киота и, сунув руку за икону, вытащил тонкую пачку бумаги и свинцовый карандаш. Повертев в пальцах это убожество, парень недоумённо хмыкнул и начал спускаться. Но как назло, в этот момент его ушибленное тело выкинуло очередной фортель.
Голова закружилась, в глазах потемнело, и парень со всего размаху грохнулся с лавки на пол, потеряв сознание. В который уже раз. В себя Матвей пришёл под тихое причитание Настасьи и угрюмое бурчание её мужа. Открыв глаза, парень окинул обоих родственников настороженным взглядом и, вздохнув, уточнил:
Сильно разбился?
Бог миловал, всплеснула Настасья руками.
И чего тогда спорите? Обошлось, и ладно, прокряхтел Матвей, делая попытку подняться.
Лежи уж, горе моё, буркнул прапрадед, одним движением вскидывая его на руки.
В три шага донеся парня до лежанки, казак осторожно опустил его на набитый свежим сеном матрац и, присев на край, тихо спросил, подталкивая носком сапога корзину со стружкой:
Как себя чувствуешь, сынок?
Благодарствую, батя. Вроде чуть получше мёртвого, не сумел промолчать Матвей.
Вот зубоскал, не удержавшись, усмехнулся Григорий. Может, вспомнил чего?
Вспомнил. Но почему-то всё по инструменту и оружию, вздохнул Матвей в ответ, удручённо разводя руками.
А инструмент какой? моментально сделал стойку мастер.
Так всякий. И слесарный, и столярный, и кузнечный. Да ещё и по оружию всякое. Вот только никак понять не могу, где я его видеть мог.
Вот и я не понимаю, проворчал кузнец, почёсывая в затылке. А бумага-то тебе зачем понадобилась?