Что же так захватило меня в Das bildnerische Denken и позволило мне иначе понять феномен композиции?
Дело касается проблемы языка. Когда ты погружен в свою технику, в свой язык, ты рассуждаешь как специалист и можешь утратить способность строить общие схемы, а если тебе это и удается, ты прибегаешь к очень специальным терминам. Музыкант, объясняя что-то, использует музыкальные термины, и собеседник, не владеющий ими, его не понимает. Такой сбой, такое непонимание может вызвать язык любой техники: мы сталкиваемся с этим каждый день.
У Клее нет ничего подобного. Он не использует никаких
специальных терминов, его словарь настолько обычный, его примеры такие универсальные и простые, что из них можно извлечь урок для любой другой техники.
Иначе говоря, он настолько упрощает элементы воображения, что учит нас двум вещам.
1. Приводить имеющиеся у нас в наличии элементы любого языка к их принципу, то есть вот что важно при любой сложности языка исходить из понимания его принципа, уметь свести его к простейшим основам.
2. И тем самым делать выводы: извлекать из одного-единственного предмета множественные, ветвящиеся следствия. Одного решения категорически мало, нужно прийти к каскаду, дереву следствий. Клее очень убедительно показывает это на примерах.
Он не сразу осознал себя художником. Разрываясь между музыкой, литературой и живописью, он в моменты отчаяния даже пробовал заниматься скульптурой: «Иногда мне казалось, что у меня есть способности к рисованию, а иногда что нет способностей ни к чему. Во время третьей зимы я даже решил, что никогда не научусь писать красками. Тогда я подумал о скульптуре и начал гравировать. Разве что в музыке меня никогда не терзали сомнения».
Колебания в самоопределении не исключительная черта Клее. Человеку свойственно сомневаться. Кто-то, вначале чувствуя в себе призвание к музыке, становится писателем. Многие художники живописцы, писатели, композиторы находят свою стезю далеко не сразу. Один с ранней юности знает, чего хочет, и быстро выгорает. Другой создает первые произведения, уже повзрослев, и работает до преклонных лет. Но продолжительность карьеры не зависит от момента ее начала.
Бывают таланты, проявляющиеся сразу, личности, формирующиеся очень быстро; у других всё иначе. Дебюсси, например, знал, что хочет стать композитором, но раскрылся довольно поздно и создал первые самостоятельные вещи лишь к двадцати восьми тридцати годам. Равель, напротив, был Равелем уже в двадцать один год, сразу нашел свой стиль.
А что же Клее? Он родился в Берне в 1879 году. Берн того времени отнюдь не был международным центром. Клее, родившегося в семье музыкантов, учившегося игре на скрипке с семи лет и в одиннадцать принятого стажером в муниципальный оркестр Берна, окружала вполне провинциальная музыкальная культура. Ему было около двадцати, когда он уехал в Мюнхен с его богатой и разнообразной музыкальной жизнью и начал заниматься живописью. В 1901 году он «решительно распрощался с литературой и музыкой».
Но в 1902 году Клее снова в Берне, снова играет в муниципальном оркестре, уже в группе первых скрипок, и ездит с ним на гастроли. Полагаю, этот оркестр едва ли когда-нибудь мог полноценно сыграть Вагнера: в маленьких городах Германии и немецкой Швейцарии не набиралось нужного состава инструментов. Музыкальный мир виделся как в перевернутый бинокль, и взяться за новый репертуар едва ли было возможно. Оперные постановки, которые мог тогда посещать Клее, скорее всего, были средними, не более. Несмотря на всю свою одаренность, он не мог знакомиться с сочинениями, которых просто не было в его окружении, и должен был строить свою музыкальную вселенную из доступного материала. Если бы этот материал ограничивался бернским оркестром, его симфонический кругозор остался бы весьма скудным, но он пользовался каждой возможностью, чтобы удовлетворить любопытство к современному репертуару. Так, во время гастрольной поездки ему удалось послушать в Цюрихе Рихарда Штрауса, который дирижировал там одним из своих сочинений. Впрочем, Клее знал Штрауса еще со времен учебы в Мюнхене, где, как пишет его биограф и друг Вилль Громанн, «все оперы и концерты, все певцы и дирижеры, каких ему только доводилось слышать, превосходили воображение». Дневник Клее позволяет судить о его неослабевающем интересе к музыке. Во время путешествия в Италию концерты и оперные спектакли привлекали его не меньше музеев.