Он толкает меня боком мягко, игриво. Моя волчица фыркает, делает круг, отскакивает и тут же бросается вперёд, приглашая к погоне. Он реагирует мгновенно: чёрная тень скользит среди деревьев, не отстаёт ни на шаг.
Мы несёмся сквозь ночной лес. Ветер хлещет по морде, в груди разливается восторг. Тот, который можно испытать только на свободе. Только рядом с тем, кому ты принадлежишь.
Когда он наконец догоняет, чувствую, как лапы подкашиваются, как сердце готово выскочить из груди. Он не нападает он касается, держит рядом, окружает собой.
Моя волчица замирает.
Он прижимается мордой к её шее, чуть выше плеча. Медленно, со всей звериной точностью в этом жесте. Это не просто знак внимания. Это выбор. Отметка. Его запах вспыхивает жаром ярко, глубоко, навсегда.
Мы кружим друг вокруг друга, в танце без слов звери, подчиняющиеся древнему ритуалу. Он делает вид, что нападает, а я отскакиваю, рывком, зарываясь лапами в землю. В этом нет злости только игра. Только проверка. Признание.
Он приближается. Медленно. Цепко. Его чёрная шерсть блестит в свете луны, шаги уверенные, почти хищные. Но я не боюсь. Не убегаю.
Моя волчица замирает в каком-то глубинном, животном смирении. Это не страх. Это принятие.
Он подходит сбоку. Морда касается моего уха, затем опускается к шее. Шерсть трепещет от его дыхания. Он застывает. Это последнее предупреждение. Последний шанс спастись. Но я только склоняю голову. Подставляю уязвимое место. Открыто. Осознанно.
Он вгрызается в кожу резко так, как это делают только альфы, когда метят свою пару. Глубоко, до жаркой боли, до вспышки инстинкта, от которой всё тело вздрагивает.
Внутри меня расправляет плечи сила, доселе дремавшая. Моя волчица рычит не от страха, а от восторга, от полноты, от наполнения.
Запах меняется. Его теперь во мне. Его метка на моей шее. Невидимая для чужих глаз, но ощутимая до дрожи. Он оставил след. Не на коже. В душе. В крови.
Он отступает на шаг, грудь ходит тяжело, дыхание рвётся неровными толчками, будто внутри его зверь всё ещё мечется, не зная, вырваться или смириться. Глаза пылают ярко, дико, как костёр в ночи. Но в этом пламени больше нет угрозы. Там власть. Там принятие. Там облегчение.
Метка на шее пульсирует ровным жаром. Не боль, не ожог живая печать, застывший огонь, который уже невозможно стереть. Связь замкнулась. Теперь она навсегда.
Я двигаюсь к нему. Медленно, шаг за шагом. Опускаю голову, открывая шею знак, который знает любая волчица. Но в следующую секунду поднимаю её снова, встречаю его взгляд прямо. Это не покорность. Это выбор. Я сама иду в эту связь. Целиком. Без остатка.
Он замирает. А когда я касаюсь его загривка, прикусываю шерсть у плеча он не рычит. Только разворачивается и идёт по кругу. Нос скользит вдоль моих боков, хвост хлещет воздух. Он обнюхивает, отмечает, будто проверяет: вся ли я теперь принадлежу ему.
Я играю. Приседаю, ускользаю, дразню его, позволяя себе дерзость. Волк рушит дистанцию резко, хищно. Схватывает за шкирку. Не ранит. Не удерживает силой. Просто фиксирует проверяет связь.
Он смотрит. Ждёт. И когда я прижимаюсь бедром к его боку, хвост мягко касается его лап он отвечает. Опускает морду в мою шею, толкает под ухо, вдыхает глубоко, как будто вбирает в себя мой запах.
Мы движемся рядом. Он не торопит, не обгоняет идёт вровень, плечо к плечу. Это не охота. Это ритуал. Признание пары.
И если бы стая увидела нас сейчас слов не понадобилось бы. Всё ясно: омега под альфой. Связь установлена. Альфа принял её. Она не просто омега. Она его.
Глава 31
Она лежит в моей постели. На шее моя метка. На коже мой запах.
Мой волк впервые за долгое время тих. Он насытился, успокоился, потому что взял то, к чему рвался с первой секунды, как только уловил её аромат.
Я два дня держался в стороне не потому что не хотел быть рядом, а потому что впервые не знал, какие слова скажут больше: мои чувства или моя растерянность.
«Ты меня любишь?» спросила она тогда.
А я смотрел молча. Потому что не знал, что это значит. Любовь.
Мама умерла, когда мне было десять, и дом сразу опустел. Отец не оставил места для слабости: он учил меня выживать, держать удар и никогда не показывать, что больно.
Для меня всё сводилось к примитивному снял напряжение, закрыл ночь, отпустил омегу за дверь. Стая, закон, ответственность вот что держало меня на плаву, а не тепло чьих-то рук.
Они сами тянулись ко мне, жаждали метки, места подле альфы, и я привык считать это естественным порядком вещей пока не понял, что мир может быть другим.
Пока не появилась она городская, дерзкая, слишком смелая, чтобы склонить голову, и слишком живая, чтобы молчать.
Она чужая для стаи не лесная, правил наших не знает, защиты не просит, приказов не ждёт; просто вошла в мою жизнь и, глядя прямо, выплюнула в лицо: «Ты мне не указ».
Я впервые столкнулся с омегой, которая смотрела прямо в глаза без страха, без привычной игры на выживание.
Она говорила честно, дерзко, не пытаясь понравиться или заслужить место рядом, и для меня это было новым, непривычным ударом.
А я? Я альфа, глава стаи.
Привык, что стоит сделать шаг и дорога свободна. Взгляд вниз, согласие до слов, покорность до приказа. Но она не опустила глаза. Она словно вцепилась в невидимые границы, которые я не успел даже обозначить.