Я дразнил её, а она не отставала. Молчала, сжимала кулаки, но шла за мной снова. И каждый раз с этим колючим, цепким взглядом снизу вверх.ьКак будто знала, что однажды догонит.
Кара омега, которая посмела уйти, увела дочь и исчезла без разрешения, будто стая для неё ничего не значила. Это был плевок в порядок, в иерархию, в саму суть нашей природы. Стая возмущалась, кипела, требовала её вернуть но отец просто захлопнул дверь и велел забыть. Её имя вычеркнули, о ней не говорили, будто никогда не существовало. Но я помнил и ту дерзкую женщину, и девчонку с кудрявой головой, что ходила за мной тенью.
Смутно, отозвался я, отводя взгляд. Маленькая была. Кажется, на три года младше меня?
На четыре, уточнил отец, всё так же спокойно. Щуплая, упрямая, с характером вылитая мать.
И к чему эта экскурсия в детство? бросил, пряча телефон в карман и откидываясь в кресле.
Тон был ленивый, но внутри уже щёлкнул замок.
Она возвращается к отцу, сказал он просто.
С чего вдруг? фыркнул я. Кара увела её к людям.
Кара умерла, отрезал отец. Три дня назад.
Тишина навалилась сразу. Не глухая. Напряжённая. Не жалость. Не боль. Просто факт.
Я уже собирался что-то бросить мол, не моё дело, не моё прошлое но он продолжил, обогнав меня на полслова:
Кара увела Беллу не просто так, продолжил он, глядя прямо. С самого начала было ясно: она твоя истинная. Её запах, её реакция на тебя всё это подтвердилось почти сразу после рождения.
Начало разговора явно не сулит не чего хорошего.
Совет знал ещё шестнадцать лет назад, продолжил отец. И Кара знала. Она поняла раньше всех. Связь между вами была слишком явной. Даже в детстве слишком.
Тогда почему никто не сказал?! бросаю, и голос выходит резче, чем планировал.
Отец не вздрагивает и не реагирует на мои слова. Он, кажется, предвидел, что я вспыхну. И продолжает говорить спокойно, сухо и холодно, словно режет по живому, не обращая внимания на боль.
Потому что Кара взбесилась, произносит он. Решила, что у неё есть выбор. Что сможет вырвать Беллу из стаи. Изпод тебя. Изпод власти, которую ты даже ещё не осознавал.
Резко поднимаюсь, ногой отшвыриваю кресло оно с грохотом врезается в решётку камина. В комнате тесно от бешенства: грудь жжёт, в горле горчит, зверь внутри бьётся в клетке.
Меня использовали как фигуру в чьей-то игре, начавшейся шестнадцать лет назад и только сейчас мне об этом сообщили.
Ты знал. Все знали. И никто не сказал мне ни слова, голос сорвался на шёпот, глухой, злой. Ни тогда. Ни после.
Стараюсь успокоится .
Мне было десять, говорю, глядя в темноту. Ровно десять. И я думал, что схожу с ума.
Помню, как тогда всё внутри рухнуло. Без объяснений. Без слов. Просыпаешься утром, и кажется, что не можешь сделать вдох. Живот скручивает, словно тебя выворачивает наизнанку, зверь мечется и носится по телу, будто загнанный в ловушку. Я не ел и не говорил. Часами лежал в темноте, потому что даже свет вызывал раздражение.
Мать тогда думала, что это просто возрастное. Гормоны, стресс, какая-то ранняя перестройка.
Мы обошли всех врачей, обошли целителей, тесты, анализы ноль. Никто не знал, что со мной. А она не отходила.
Она была рядом, даже когда я сам не мог этого выносить. Когда меня трясло, когда я выл в подушку, когда зверь внутри рвал изнутри всё, что только мог, она держала.
Не объясняла, не заставляла, не спрашивала. Просто гладила по спине, держала мою голову на своих коленях и шептала что-то не слова, просто звук, чтобы я мог заснуть хоть на пару часов.
Я не знал тогда, что теряю её. А она знала. Понимала, к чему это ведёт. И всё равно осталась.
Она вытаскивала меня из той чёрной ямы, в которую я ежедневно погружался. Без упрёков, без страха. Потому что я был её сыном. Но потом она просто ушла. Не сразу, а постепенно, как лампа, что слишком долго горела в темноте. Я остался жив, потому что она сгорела рядом.
Я тебя ненавижу, сказал глухо, но чётко. И это было последнее, что он от меня услышал.
Вышел, захлопнул за собой дверь, не оборачиваясь. В груди всё горело не злость даже, а то, что пришло после неё: пустота.
Машина увезла меня в ночь. Прочь от стаи. От прошлого. От правды, которую вбили в меня, как нож между лопаток. Клуб принял меня, как всегда.
Громкий, душный, тёплый от перегретого воздуха и тел, сплетающихся в танцах. Запахи пота, алкоголя, возбуждения, чужой кожи всё вперемешку. Свет резал глаза, дым щекотал ноздри, музыка вбивалась в виски тяжёлым ритмом.
Здесь не было Совета, не было правил, не было «пары». Здесь меня не звали Райаном из стаи Вальда.
Я не был здесь собой. Не был наследником. Я был лишь телом, движимым инстинктами. Зверь, который вырвался на свободу. Мне не требовалась компания, не нужны были разговоры. Мне нужно было выплеснуть всё боль, гнев, разочарование.
Я хочу, чтобы всё было просто: поджечь, ударить, утащить в тёмный уголок ту, что сразу потечёт и заскулит от одного моего взгляда. Ей будет достаточно моего выбора, чтобы раздвинуть ноги.
В этом месте меня не спрашивали, что я чувствую. И, чёрт возьми, это было лучшее, что могло случиться за последние сутки.