Бесполезна Эти слова эхом отозвались в моей голове. Бесполезна, если пытаться по ней проплыть.
И тут в моем сознании всплыла картинка из другой жизни. Из книги по истории, которую я читал еще мальчишкой. Длинные, хищные корабли с головами драконов на носу. Суровые бородатые викинги в них, а потом другая картинка. Бородатые, казаки Ермака в тулупах, которые тащат свои неповоротливые струги через уральский хребет.
Они все делали одно и то же. Когда река становилась непроходимой, они не поворачивали назад, а вытаскивали свои тяжеленные корабли на берег и тащили их волоком. По земле, по бревнам, на своих плечах.
Я посмотрел на наши легкие, маневренные ладьи и на суровых, сильных воинов вокруг.
Проплыть там нельзя, согласился я с разведчиком, а затем посмотрел на Ярослава. Но нам и не нужно плыть. Мы же можем пройти по этой протоке, а ладьи через мели и заросли перетащить? Да?
В лодке повисла оглушающая тишина.
Десятники и Борислав смотрели на меня, как на идиота, а потом, через несколько секунд, я увидел, как на их суровых лицах медленно появляется выражение изумления и легкой досады.
Первым не выдержал Борислав. Он с глухим стуком ударил себя ладонью по лбу.
Ох, е мое прорычал он, глядя в небо.
Волоком прохрипел старый Иван, как будто пробуя слово на вкус. Протащить волоком Мы думали, как проплыть, а не как пройти.
Борислав повернулся к Ярославу, и на его лице была смесь досады и искреннего, почти отцовского восхищения.
Ну, княжич. Вот что значит молодая поросль. Мозги у вас не по-нашему работают. Мы то дураки даже и не подумали, что ладьи протащить можно. Все думали как проплыть, а тут решение вот оно.
И ведь таскают же ладьи частенько, хохотнул Иван. Вот же, оказия какая
По лодке пронесся гул облегчения и сдержанного смеха. Напряжение спало.
Под покровом ночи мы свернули с основного русла в ту самую, едва заметную протоку. И наш поход тут же превратился из изнурительного в настоящий ад.
Протока оказалась сильно заросшей и вязкой словно топь. Грести здесь было невозможно. Пройти на груженых лодках можно даже и не мечтать.
К берегу, скомандовал Ярослав. Разгружай. Все бочонки, все мешки на берег. Оружие и доспехи на себя.
Это был адский труд. Сначала, стоя по колено в ледяной воде, мы перетащили на скользкий берег весь наш драгоценный груз бочонки с «Железным Запасом», мои печки, оружие. А затем началось то, что я запомню на всю жизнь.
Разделиться. скомандовал Ярослав. Половина тащит груз по берегу. Вторая половина на канаты. Идем по берегу с двух сторон и тащим лодки. Не орем, не шумим. Делаем все как можно тише. Помните, враг рядом.
Воины, стоя на топком, кочковатом берегу, вцепились в натянутые канаты. Они тащили теперь уже облегченные, пустые ладьи вручную, пока другая половина отряда, согнувшись под тяжестью груза, продиралась рядом сквозь заросли. Каждый шаг был битвой. Ноги увязали в грязи, а липкая грязь, казалось, пыталась засосать их, утащить на дно.
Я не оставался в стороне. Взвалил на плечо один из мешков с припасами.
Ярослав же, к изумлению всего отряда, не стал руководить с берега. Он встал во главе тягловой команды, взявшись за просмоленный канат. Княжич. Наследник рода. Хлюпая по грязи собирался наравне со своими воинами тащить лодку, как простой бурлак.
Мы двинулись. Я шел, увязая в грязи, и каждый шаг давался с трудом, а тяжелый мешок, казалось, пытался вдавить меня в эту топь.
Те, кто тащил лодки, страдали еще больше. Я слышал их сдавленное, хриплое дыхание,
видел, как напрягаются до предела их мышцы. Самым страшным был звук. Шуршание плотной стены камыша, который терся о борта лодок, в ночной тишине казалось оглушительным. Каждый треск сухой камышинки, каждый всплеск воды отдавался в ушах, как удар грома. Мы замирали, прислушиваясь к звукам из вражеского лагеря, но оттуда в ночной тишине доносилось лишь эхо громких голосов.
Когда команды сменились, я встал на канат. Грубая, мокрая веревка резала ладони. Мы навалились все вместе, и я почувствовал чудовищное, почти непреодолимое сопротивление. Ладья медленно, с чавканьем и скрипом, двинулась по вязкой тине.
На коротком привале, когда воины рухнули на землю, я, быстро переведя дыхание, используя одну из своих «чудо-печек», решил приготовить мощное варево, способное вырвать их из объятий усталости.
Я достал из своего кисета несколько высушенных корешков «бодрящего корня». Взяв острый нож, начал не резать, а строгать их, снимая стружку прямо в котелок с кипящей водой. Вода тут же окрасилась в легкий золотистый цвет, и по воздуху поплыл острый, землистый, чуть пряный аромат, который, казалось, сам по себе прочищал легкие и прояснял разум.
Затем взял горшок с медом. Он был настолько холодным, что застыл, как янтарь. Я подцепил его ножом, и он отломился целым, блестящим куском. Я бросил его в котелок. Он погрузился в горячую воду с тихим шипением, и в тот же миг острый дух корня смешался с глубоким, сладким ароматом меда.
Я разливал этот густой, обжигающе горячий и ароматный отвар по кружкам. Воины пили его, с благодарностью принимая кружки. Горячая, сладкая жидкость вливала в них не только силы. Она вливала в них жизнь, не давая замерзнуть и пасть духом.