Мэй Нагата направилась не к своему кабриолету цвета яичного желтка, а к черному лимузину Накамуры. Оябун приехал за ней лично. На ее счастье черная машина подъехала только что. Нагата не заставила себя ждать. Она предпочла бы сесть на переднее сидение рядом с водителем, но водитель, увидев, что она приближается, выскочил из лимузина и открыл перед ней заднюю дверь. Пришлось садиться назад к Накамуре.
Оябун как всегда одет в безупречный черный костюм. Его обширная идущая со лба залысина, не мешает Накамуре носить длинные волосы, которые он зачесывает назад. Ему почему-то кажется, что это выглядит стильно. По мнению самой Мэй Нагаты это выглядит не стильно, а пугающе. Накамура всегда ассоциировался у нее с гробовщиком.
Как только Мэй Нагата уселась, волосатая рука Накамуры по-хозяйски легла на ее коленку.
Мэй, девочка моя, голос у Накамуры холодный и шипящий как у змеи, Сегодня ты должна станцевать безупречно. В Киото приехали оябуны из Токио. Не подведи.
Да, господин Накамура.
Не заставляй меня тебя наказывать.
Да, господин Накамура.
Вот и хорошо. Люблю, когда ты покладистая езжай в Красный дом, бросил Накамура водителю. Лимузин бесшумно выехал с парковки.
Мэй Нагата не любила танцевать в красном доме. Атмосфера борделя всегда казалась ей гнетущей. Но Накамура неизменно привозит Токийских оябунов именно туда. Он, наконец, убрал ладонь с ее коленки, и Мэй Нагата незаметно выдохнула с облегчением. Прикосновения Накамуры для нее одни из самых неприятных.
Дорога до борделя заняла меньше двадцати минут. Водитель привычно объехал здание и остановил машину у заднего крыльца, где их поджидала охрана. Они прошли в здание. Накамура лично проводил Нагату в комнату, где она обычно переодевалась.
Гости ждут, не задерживайся, прошипел Накамура прежде, чем оставить ее одну.
Мэй Нагата достала из шкафчика одежду для выступления, разложила на скамейке и разделась полностью, нижнее белье тоже пришлось снимать. Затем начала облачаться.
Сначала натянула черные чулки с резинкой, надела короткую черную юбку. Сорочку, единственную белую вещь сценического костюма, застегнула под самый ворот на все пуговички. Полностью застегнутая сорочка должна придать ей вид целомудренной школьницы. У оябунов стоит на девочек школьниц.
Теперь осталось повязать под воротник пышный черный бант и обуть черные лакированные туфли на широком коротком каблуке. Закончив одеваться, Мэй Нагата повернулась к высокому зеркалу. Пока что она выглядит, как взрослая женщина, надевшая школьный костюм.
Она похлопала ресницами, мило улыбнулась сама себе и подмигнула, а затем округлила рот в притворном удивлении. Немного покривлялась перед зеркалом, оживляя в памяти нужную пластику, потом засмеялась, потупив глазки. Чуть расставила пятки, носки свела, едва заметно подогнув коленки, слегка склонила голову набок. Вот теперь она выглядит как девчонка школьница.
На выходе из раздевалки ее поджидал охранник, чтобы проводить на сцену. Мэй Нагата притворно охнула, будто не ожидала его увидеть. Охранник не выдержал и усмехнулся.
Прошу вас, Нагата-сан, он тут же вернул себе полную серьёзность.
Мэй Нагата дождалась за кулисой, когда музыкант заиграет на дудочке. Она вышла на сцену, чуть-чуть не попадая в такт мелодии. Со стороны ее движения казались рваными и неуверенными, будто она плохо разучила танец и вообще может не справиться и запнуться о собственную ногу.
Приезжие оябуны, сидящие в зале на полу в традиционных одеждах, все как один насупленно уставились на Мэй Нагату, перестав обращать внимание
на жавшихся к ним бордельных девочек, которые по такому случаю тоже оделись как школьницы и подобрали соответствующую подростковую косметику. Все девочки, разумеется, совершеннолетние, но ради оябунов пришлось ухищряться. Некоторые, чтоб казаться моложе, заплели себе косички.
Бордельные девочки смотрели на Нагату во все глаза с надеждой и страхом. Если оябунам понравится танец, оябуны будут щедры, а если не понравится, их гнев выплеснется не только на танцовщицу, но и на девочек.
Все присутствующие в зале, включая Накамуру, с безраздельным вниманием следили за каждым шагом Нагаты, невольно задерживали дыхание, когда в завершении очередного танцевального элемента им казалось, что вот теперь она точно оступится и упадет. Но в последний миг Нагата всегда успевала сделать доворот и правильно поставить ногу.
Дудочка начала ускоряться, к ее протяжному звуку добавился глуховатый барабанный ритм. Мэй Нагата тоже начала ускоряться. Ее движения становились все более чёткими и уверенными. Она лишь продолжала едва заметно не попадать в такт мелодии. Этот почти неразличимый диссонанс ритма и танца вызывал у зрителей труднообъяснимое тянущее ощущение, смутное неосознанное беспокойство.
И если сначала казалось, что в такт не попадает танцовщица, то очень скоро восприятие танца у зрителей сменилось. Теперь у них было ощущение, что это музыканты не попадают в такт движениям Мэй Нагаты. Видимо, музыканты и сами это почувствовали. Они начали подстраивать ритм музыки в такт ее шагов. Музыканты тоже подчинились. Мэй Нагата овладела всеми.