Юлия БеловаОХОТА
И вот пожалуйста, словно гром среди ясного неба: "именем интеллектуальной комиссии..." -- стандартная форма задержания для дальнейшего выяснения, осуждения, исправления и прочих "...ления" словно символ тщетности всех наших усилий.
Вот тоже, вы никогда не задумывались, почему интеллектуалы разъезжают верхом? Это в наше то время высоких технологий? Нет, я не отрицаю, кони способны пройти там, где ни одна машина не проедет, но на двенадцатый этаж, где я живу, никаким лошадям по нашим лестницам не забраться. Впрочем, интеллектуальная полиция всегда арестовывает на улицах -- это, знаете ли, правильно ориентирует и, к тому же, служит доказательством нашей открытости, так что вся эта болтовня о необходимости преследования преступников по пересеченной местности -- полная чепуха.
Да, что скрывать, злостное и преступное умствование -- наше обвинение выглядело именно так -- вовсе не было досужей выдумкой. Конечно, не в смысле злости, а в смысле упорства. Я продолжаю размышлять, предполагать, объяснять даже сейчас. Ну не умею я не думать! И Женька тоже не умеет. И Кора. Надо думать и другие не умеющие найдутся, во всяком случае, пока... Комиссия, знаете ли, бдит и меры принимает.
Ну да ладно, мы теперь все равно закоренелые рецидивисты, так что слушайте объяснения, пока я еще могу объяснять. Понимаете, всадники-интеллектуалы скачут поверх нас, нам же остается только в почтительности задирать головы, да еще идти у их стремян. Ну о каком бунте с нашей стороны может идти речь, если их сапоги находится чуть ли не на уровне наших лиц?
Мы с тоской смотрели на полицейских и, должно быть, вид у нас был совсем смирный, потому что интеллектуалы расслабились, а их сержант скомандовал ближайшему полицейскому надеть на нас наручники. Сам он был невзрачным, так что встреть я такого на улице -- ни за что не обратила бы на него внимания, если, конечно, забыть о его росте, потому что был он до неправдоподобия длинным и тощим, с жидкой бороденкой и выцветшими до белизны волосами, которые были стянуты на затылке красно-сине-белой лентой. Но, пожалуй, хуже всего были глаза сержанта -- такой жуткой убежденности в святости возложенной на него миссии мне еще не у кого не приходилось видеть. Он прямо-таки светился от вдохновения, и прикажи ему комиссия переломать нам ребра тупым копьем, пристрелить из станнера или просто разнести лошадьми, он проделал бы все это с энтузиазмом, так, что от подобного усердия от него бы валил пар.
Младший из интеллектуалов соскочил с лошади, перебросив поводья товарищу, и, поигрывая наручниками, двинулся к нам. И вот тут мы опомнились и совершили поступок, который можно было бы принять за чистейшее безумие из-за своей безнадежности, не говоря уж о том, что в нашем случае он должен был рассматриваться как отягчающий эпизод. Попросту говоря, мы бежали.
Это произошло так быстро, что мы даже не успели сообразить, что делаем. Женька швырнула в интеллектуала свой портфель и нырнула под голову ближайшего коня. Мы с Корой просто отбросили сумки и помчались вдоль улицы к площади Свободы. Да, в этот момент мы как никогда нуждались в ней.
Доблестные полицейские явно не ожидали от нас подобной прыти, и мы сумели немного оторваться от погони. Их кони стояли слишком близко друг к другу, и им пришлось подымать копья, и разворачиваться -- уж не знаю, как они там разъехались, -- но когда за нашими спинами загремели конские копыта, мы уже выскочили на площадь.
Наверное, это был не лучший выбор, чертова площадь, где негде было укрыться и откуда было мало шансов сбежать. Одиннадцать лет назад, когда комиссия только создавалась, отец заметил, что пора
изучать проходные дворы и подворотни, но у меня все как-то не доходили руки или, скорее, ноги. И вот теперь мы удирали от полиции в направлении единственного известного нам проходного двора, проклятые интеллектуалы с гиканьем гнали нас по дороге, и от дробного стука конских копыт наши души уходили в пятки.
Мы бросились через площадь под самым носом у громадного черного Кадиллака, перепуганный шофер этого роскошного мастодонта резко затормозил и нестерпимый визг тормозов будто нож вонзился в сердца толкущихся по площади горожан, вызывая зубную боль. Рыжий конь сержанта шарахнулся в сторону и тот с трудом удержался в седле. Наблюдай я за этим со стороны, непременно порадовалась бы плохой выездке коня и недостаткам тренировок седока, но у меня не было времени и сил даже на то, чтобы перевести дух, не то чтобы смеяться.
Задыхаясь и чуть не плача от усталости, мы стремглав пересекли площадь, и тогда люди на остановке и торговцы цветами дружно бросились врассыпную, опасаясь попасть под копыта коней, но еще более страшась помешать нашим доблестным интеллектуалам. Не сговариваясь, мы перепрыгнули через бортик сквера в том самом месте, где ветви деревьев опускались особенно низко. Испуганно всхрапывая, полицейские кони вновь шарахнулись прочь, но азартный сержант обогнул бортик и, нацелив на нас тупым копьем, поскакал по весенней травке.
Кора всхлипнула и ухватилась за тяжелую скамью, на которой еще несколько мгновений назад сидели торговцы, я бросилась к ней на помощь, и вдвоем мы толкнули скамейку под ноги сержантского коня. Женька с трудом подняла и швырнула в ту же сторону огромный ящик с цветами -- битое стекло зазвенело по узорным плиткам, тоненькая свечка зашипела и потухла в воде, а разноцветные тюльпаны со странным резиновым скрипом шмякнулись о землю.