Интересно то, что Кант не склонен относить рассказы шведского мистика к тому, что можно было бы назвать умышленным обманом. Для него это, скорее, результат какого-то «фантастического созерцания», спекулятивные бредовые фантазии извращенного ума. Поэтому он и считает важным для себя сделать из них некоторые извлечения: толково изложенный обман чувств кажется ему гораздо более интересным явлением, чем какие-то заблуждения ума безмозглых резонеров, причины которых не только достаточно известны, но и сравнительно легко могут быть устранены за счет обуздания пустого любопытства. В силу же того, что именно на чувствах, по Канту, основывается всякое суждение, то перед их ошибками законы логики бессильны.
Кант отделяет у Сведенборга сумасшествие от безумия и оставляет в стороне все его превратные мудрствования, которые отрывают его от видений, потому что даже мнимый опыт кажется ему вещью куда более поучительной, нежели мнимые доводы разума. Здесь он опять не может обойтись без иронии и насмешек в адрес анализируемых им сочинений, утверждая, какую заботливость он проявляет в отношении своего читателя, преподнося лишь квинтэссенцию книг Сведенборга «в виде нескольких капель» и опуская многие, совершенно дикие химеры. Тем самым он надеется «на такую же благодарность, какую некий пациент выразил своим врачам за то, что те давали ему только кору хинного дерева, тогда как легко могли бы заставить его съесть все дерево» [50, с. 341].
Далее Кант осуществляет подробную классификацию всех видений Сведенборга, которые тот сам подразделял на три рода. К первому он отнес те случаи, когда он как бы свободен от тела: нечто среднее между сном и бодрствованием. Находясь в этом состоянии, он видел, слышал и даже осязал духов, однако случалось это всего раза три-четыре. Характеризуя второй род видений, Кант упоминает те ситуации, когда дух куда-то уводил мистика во время его прогулок по улице; при этом вместе с духом тот находился уже в других местах, где ясно видел дома, людей, леса и т. д., а затем внезапно возвращался на прежнее место. Такого рода случаи происходили со Сведенборгом не более двух-трех раз. И, наконец, третий род это самые обычные видения, которые бывали у него почти каждый день и на которых и были построены почти все его рассказы о духах. По мнению Сведенборга, продолжает излагать суть его сочинения Кант, все люди так или иначе связаны с миром духов. Однако, согласно шведскому мистику, не все это чувствуют, а вот у Сведенборга внутренний мир раскрыт и потому он четко осознает те представления, которые другие люди ощущают в лучшем случае очень и очень смутно, более того, его душа находится в постоянной связи с миром духов. Именно поэтому он (в отличие от других людей) обладает, якобы, не только внешней, но и внутренней памятью, в которой сохраняется все то, что из внешней памяти исчезло. Таким образом, ни одно представление человека никогда в ней не пропадает. Только после смерти память обо всем, когда-то проникавшем в человеческую душу и остававшимся скрытым от человека, становится подробной книгой его жизни. В силу того, что духи доступны только внутреннему чувству человека, они являются ему как бы извне и в человеческом облике. И хотя духи могут читать только представления таких же духов как они сами и не способны контактировать ни с предметами телесного мира, ни с закрытыми душами других людей, они вступают в контакт со Сведенборгом, созерцая в нем настоящее состояние мира, а он в их памяти усматривает чудеса мира духов.
Кант попытался пересказать представления Сведенборга о расположении душ, которое не имеет ничего общего с пространством телесного мира, и о том, каким образом происходит их непрерывное общение друг с другом и т. п. Великий немец полагал, что одной из главных идей во всех этих фантастических построениях Сведенборга является то, что телесные существа не обладают самостоятельным бытием, а существуют исключительно благодаря миру духов, причем всех вместе взятых. Согласно этой логике, и со всеми другими вещами видимого мира дело обстоит таким же образом: они, по Сведенборгу, имеют одно малое значение как вещи и другое большее значение как знаки. В этом шведский мистик и увидел источник нового толкования им Священного Писания, когда именно внутренний смысл, т. е. символическое отношение всех рассказанных в нем вещей к миру духов, есть суть их достоинства, все же остальное только «шелуха».
После всех этих достаточно пространных изложений «диких бредней самого дурного из всех фантастов», как называет их Кант, он жалуется читателям на свою усталость. Одновременно он еще раз предупреждает их о том, что сам лично не отвечает за все те «уродства, которые может родить при этом их богатое воображение».
При том не без иронии он замечает, что особенно беспокоят его беременные женщины, на которых учение Сведенборга может произвести самое ужасное впечатление. Но совесть его чиста, ибо от себя лично он не прибавил здесь ничего, даже, наоборот, опустил большую часть «глупостей» Сведенборга, ибо испугался опять же за своего читателя, которого все это могло бы лишить сна. Он шутливо обыгрывает и тот факт, что его читателю, в отличие от самого Канта, к счастью, не придется пожертвовать семью фунтами стерлингов, чтобы удовлетворить свое мелкое любопытство. Философ еще раз настаивает на том, сколь бесплоден приводимый им текст Сведенборга и сколь не доказуемы все его личные видения. Для того чтобы придать им характер достоверности, Сведенборгу, мол, и пришлось сослаться на все выше упомянутые истории (имеются в виду уже известные нам случаи с сервизом, пожаром в Стокгольме и «умной» княгиней), апеллируя тем самым к живым свидетелям, которые единственно и могли бы их подтвердить.