Ай, бля! Мудак! вскрикнул я. Это вам не веревка, мой кровожадный друг! Повыше возьмите. Еще выше! Вот, вроде она. И теперь грызите без жалости.
Дереванш трудился минут пять, издавая хищное ворчание и жуткие утробные звуки, будто голодный волчонок. Когда казалось, путы вот-вот сдадутся под натиском его клыков, он не удержал равновесие и скатился на несколько ступенек вниз. Пришлось начинать все сначала: снова он крался ко мне, снова вынюхивал и подлаживался у меня пониже спины. Наконец его зубы нащупали что-то похожее на веревку. Он начал грызть со свежим приступом злобы, а потом оказалось, что он воюет не с моей веревкой, а вообще черт знает с чем: может с какой-то ветхой тряпкой или дохлой крысой. И когда мы с Элсирикой начали нервничать
и выражать недовольство соответствующими русскими словечками, архивариус, наконец, нашел эту неладную веревку. Потрепал ее еще с минуту и перекусил.
Теперь мои руки были свободны. Я размял отекшие запястья, пошевелил пальцами.
Развязывай меня, напомнила о себе, любимой, Рябинина.
Подождешь, отозвался я. Нужно сначала отдышаться, осмотреться.
Глава 3
Булатов, ты издеваешься? снова подала голос Анна Васильевна. Развязывай скорее меня!
Сейчас, пообещал я.
Выключил зажигалку и, спустившись на две ступеньки, нащупал изнывающую от нетерпения фигурку Элсирики. Присев рядом, я начал исследовать ее как бы в поисках веревок. Сначала мои пальцы нашли два чудесных бугорка, расположенных чуть ниже декольте. Искушение потрогать их оказалось сильнее желания помочь госпоже Рябининой, и я поначалу осторожно потрогал один бугорок, потом другой взял в руку и сладостно сжал.
Сукин сын, я тебя убью, змеей прошипела великая писательница.
Люблю беспомощных женщин, отозвался я, уже без всякого стеснения давая волю рукам.
Булатов ну имей же совесть, застонала она, пытаясь меня оттолкнуть.
Совести я решил пока не иметь и слегка задрал ее юбочку.
Дорогая, путы на руках, это так возбуждает, я ласкал ее логу, поднимаясь выше, к трусикам. Ведь правда, если мы останемся живы, то потом поиграем в связывание?
Какая ты сволочь! она пыталась брыкаться.
Памятуя, как она ловко орудует ногами, я побаивался их и прижимался к стене.
Давай взаимно полезный обмен: с тебя страстный поцелуй в губы, с меня твои развязанные руки. Идет, я с вожделением погладил ее бедро, и она уже не брыкалась.
Черт с тобой, согласилась писательница, и тут же собственное согласие омрачила неприятной вестью: Но имей в виду, теперь я тебя ненавижу!
Господин Блатомир, снова донесся трагический голос архивариуса. Пожалуйста, скорее освободите госпожу Элсирику.
Господин Дереванш, заткнитесь, пожалуйста, сердито отозвался я. Не мешайте ее освобождать.
Я наклонился, ища своими губами ее губки. В темноте это оказалось сделать непросто, сначала я ткнулся носом в ее грудь, что оказалось по-своему приятно. И вот наконец приоткрытый ротик Рябининой припал к моим губам.
Все! Развязывай! чмокнув меня, распорядилась она.
Мы договаривались на страстный и долгий поцелуй, возразил я, снова ища ее губы. И когда я их нашел, а она ответила, даже играя языком, то мои пальчики скользнули выше по бедру прелестницы и нашли другие губы, скрытые трусиками и такие же мокрый.
Мерзавец, она дернулась, отталкивая меня плечом.
Слушай, а у тебя там все очень мокренько. Возбуждают веревки. Угадал? я едва держал смех.
Развязывай, захныкала она.
Хорошо, обещаю, сейчас развяжу, я спустился чуть ниже, обняв ее одной рукой, другой ощупывая сплетение веревок на ее запястьях.
В эту минуту я очень жалел, что помимо госпожи Элсирики в жутком и прекрасном склепе находится еще Дереванш. Я неторопливо нащупал узел, и столь же неторопливо принялся его ослаблять. При этом иногда подсвечивая зажигалкой, исследуя таинственные изгибы ее тела.
Едва руки Рябининой оказались на свободе, я получил в благодарность звонкую пощечину и несколько слов, которые воспитанные девушки не говорят. Вот так часто бывает: творящие добро, за добро и страдают. Иногда даже за это добро получают в морду.
Следом за неблагодарной Рябининой я освободил страдающего архивариуса. У того хоть хватило ума не кидаться на меня с кулаками.
Господин Блатомир, там, на стенке что-то есть, оживился кенесиец. Вы когда своим волшебным огоньком сверкали, я что-то углядел. Возможно, там светильник.
Я щелкнул зажигалкой и начал спускаться по ступеням, куда меня направил архивариус. Действительно, через несколько шагов я заметил на стене ржавый выступ, служивший держателем факелов. Находка вдохновила меня, и я двинулся дальше, периодически включая зажигалку и оглядывая стену. За поворотом, не доходя до арки, я обнаружил факелы, торчащие из похожего держателя. Целых три старых, но вполне пригодных к использованию факела! Возможно их оставили каменщики, которые
безуспешно пытались заделать проход в зал с гробницей.
Главное, теперь мы были со светом, могли осмотреться и подумать, как выбраться из нашего кошмарного положения. Один из факелов я установил в первый держатель и поджог, второй, зажженный, вручил Дереваншу архивариус должен был исполнять роль передвижного светильника а третий оставил в запасе. Сначала мы поднялись к выходу из склепа и постарались понять, возможно ли выбраться из подземелья без постороннего вмешательства.