Отставить, говорит он.
И задумчиво трет щеку, словно решает, побриться ему или нет.
Канат соскальзывает с гладких боков валуна. Мы разбредаемся.
Надо в другом месте копать, вздыхает маленький лупоглазый юнга.
Прыткий какой! говорит Сахаров.
У «прыткого» шинель до пят, а бескозырка держится на оттопыренных ушах и сползает на нос.
Я такую войну в детдоме видел. Железнов приседает на корточки, берет два небольших камня и стучит ими друг о друга. Противотанковые рвы копали. Там хоть фронтом пахло. А тут
Искру высекаешь? спрашивает Сахаров.
Знал бы в воспитанники подался, бурчит Железнов.
А ну, воинство, говорит вдруг старшина, тащи сухостой! Да побольше Живо!
Минут через пять валун со всех сторон обложен кострами. А мы сидим на корточках с той стороны, где не дымно, греем ладони и блаженно щуримся. Ветер утих. Ели и сосны стоят молчаливо. Отражения облаков в озере похожи на рыхлый тающий снег. И мне начинает казаться, будто все это не настоящее, со мной последнее время так часто бывает
В прошлом году я отдыхал в пионерском лагере на Оке. И сейчас очень ясно вижу, как на утренней линейке под дробь барабанных палочек, вздрагивая, поднимается по мачте флаг. И то, что я уже вспоминаю, мне до сих пор все-таки намного ближе, понятнее, чем строй роты, гул соловецкого леса и темные палатки, в которых мы спим не раздеваясь. Только год назад я носил пионерский галстук, а теперь на мне черная шинель, я юнга Военно-Морского Флота, а точнее говоря, пока просто рабочая единица на строительстве школы юнг четверть лошадиной силы. Именно четверть. Вчера Сахаров перед отбоем рассказывал: в соседней роте не могли вывезти из леса большую сосну, и старшина просил для этого лошадь: «Что, нет лошади? Ну, тогда двоих краснофлотцев. Ушли в учебный отряд? Вот черт! Так дайте хоть четверых юнг!»
Если бы не Валька Заяц, я бы никогда сюда не попал.
Я ведь мечтал стать летчиком. А про набор в эту школу узнал Валька мы как раз кончили седьмой. Расписывал: «Учиться будем в Архангельске и после практики на кораблях в действующий флот. Точно тебе говорю! Айда? До призыва еще ждать и ждать, так война кончится».
Мы с Валькой с первого класса были вместе. Теперь он в другой роте артэлектриков. А я в роте радистов. Нас уже распределили по специальностям. Интересно, как он? Рота его рядом, а не виделись давно около месяца. Кажется, что год прошел: дни начинаются
одинаково и, послушные командам старшины роты, проходят «В колонну по одному!» тоже все одинаковые: словно в шинелях
Оглушительно стреляет я даже не сразу соображаю, в чем дело. Потом вижу: тело камня опоясано несколькими длинными трещинами.
Здорово! ухмыляется Железнов.
Сахароз небрежно роняет:
От разности температур
Гениально это всегда просто, радостно заявляет лупоглазый.
Конец бегемоту! Теперь его можно вытянуть по частям.
Кончай курить! приказывает старшина, но его сразу, в несколько голосов перебивают:
Да ладно, посидим
Пускай еще разок треснет.
Сачки! говорит старшина.
«Сачки» значит, лентяи. Почему? Я закрываю глаза от валуна, от прогоревших костров тянет теплом и вижу зеленые-зеленые луга за Окой, а в траве бродят девчонки из нашего лагеря и ловят сачками бабочек
Жрать хочется, говорит кто-то.
А как же в Ленинграде? раздается ехидный голос нашего бачкового. Там люди небось не получают морской-то паек!
В Ленинграде хлеб делят поровну, честно!
Наверное, я хотел об этом подумать, а сказал вслух, И сразу передо мной лицо Сахарова. Он округляет глаза.
В зубы хочешь?
А ты?
Он замахивается, я отшатываюсь, и кто-то смеется. Злорадно. Нет, Сахаров не бьет, он просто напяливает мне на глаза бескозырку, грязной пятерней проводит по моим губам. Я бью его по руке мимо! У меня мгновенно горячеют глаза от стыда, от ненависти к этой руке, а главное, от обиды: смеются! Я же за всех
Товарищ юнга, вернитесь!
Это старшина. Я прибавляю шагу. Ломаю кусты. К черту!..
Юнга, вернитесь! «нитесь!» «итесь!»
Но вернуться я не могу.
II
Потом решил влезть на сосну. Ветви ее были крепкими, упругими, на золотистой чешуе проступали капельки смолы такие стеклянные, что хотелось их потрогать.
Ствол уже заметно качало. Обняв его, я осторожно выпрямился. Подо мной и далеко-далеко впереди холмились сосновые кроны, там и тут пробитые пиками елей. А за ними светло холодело море. Я пристроился поудобнее и долго смотрел в эту даль. Туда бы!..
Песня грянула почему-то совсем неподалеку. Запевалу я узнал сразу.
Мне вспомнилась карта в учебнике истории: молодая Республика Советов в кольце блокады. И большая карта Европейской части страны, которая висела у нас в классе около доски. На ней мы отмечали линию фронта.
Отсюда до линии фронта все-таки ближе И дело не в километрах, теперь я служу. В общем-то все правильно Кончится же когда-нибудь это строительство!
Только вот как вернуться в роту? Хотел бы я сейчас вместе со всеми шагать, петь, а потом снять по команде «головной убор» и сесть за стол. Сахаров разделит хлеб, начнет разливать по мискам первое Я проглотил слюну и начал спускаться. На всякий случай надо было поискать в траве пуговицу от хлястика: отлетела, когда влезал на сосну. А без хлястика шинель сразу стала широкой, неуклюжей мантией. Я спрыгнул в траву и услышал, как за спиной треснула ветка. Медленно повернул голову. В трех шагах от меня в кустах чернела чья-то шинель.