«Рубанули» после того, как отобедали роты: чуточку первого, порции по три каши, обильно политой маслом, и по полной миске компота. У длинного кадык так и ходил. Я выбирал в компоте ягоды, а когда поднял голову, его за столом уже не было. Такой бы на шлюпке и парус, наверное, сжевал!
Подошел старший кок и приказал мне вычистить котел из-под каши. Начинались «ягодки»
Котел еще не остыл. Когда я наливал в него воду, она быстро становилась горячей. Сидел я на краю печи боком, ноги держал на весу, горизонтально, и до пояса свешивался в эту преисподнюю, обклеенную скользким слоем пшенки.
К горлу противно подкатывало. Неужели мне когда-то хотелось есть?..
«А все этот, думал я, кадыкастый! «Рубане-ем!..» И отдирая ножом запекшуюся корку, вспомнил Леху: во время обеда он сидел, уставясь в свою миску, и ничего не ел. Мне стало совсем тошно.
После ужина опять надо было драить палубу, снова чистить котлы и носить воду для завтрашнего чая. Руки у меня так пропитались жиром, что не отмывались даже горячей водой. Роба пропахла объедками.
Но и этот день кончился. Я возвращался в роту. Торопливо скрипел снег. Медленно двигался по сторонам черно-белый лес. Чистый воздух был сладким, как мороженое. А ноги подкашивались
В кубрике было тихо: отбой уже сыграли. Леха лежал с открытыми глазами. Он увидел меня и отвернулся. Я достал из-под шинели миску с кашей, тронул тельняшку на его плече.
Ешь.
Плечо дернулось.
Ешь, тебе говорят! приподнялся вдруг на своей кровати Воронов.
Леха сел.
Спасибо
И стал есть.
В миску капали слезы.
Я быстро сбросил робу, аккуратно сложил ее, забрался на свою койку и с головой укрылся одеялом, чтобы не слышать, как скребет Лехина ложка.
И почти тут же услышал:
Подъем!
Высоко над нами начинают тревожиться сосны. Шаго-ом марш!
Ночь еще не ушла, да и не уйдет завязла в лесу. В темноте над дорогой эхом мечутся песни. Где-то впереди рота боцманов:
Закончили петь. Шагаем молча.
Со стороны озера из кустов выходят на дорогу двое. Они в тулупах, валенках и, что самое странное, с удочками.
Милеша Пестахов! узнает кто-то?
Воронов он идет рядом, у края дороги здоровается с ними. Они говорят вполголоса, но можно услышать: «Подо льдом улов. Недолго»
Рыбку ловят! вдруг зло выговаривает Леха. И всхлипывает.
Сдержанно стонут перебинтованные снегом сосны. А запевала начинает новую И рота кому какое дело, что творится вокруг! рявкает:
Здравствуйте, товарищи юнги!
Здрась-товарищ-капитан-пер-ранга!
В крайнем окне второго этажа, откинув занавеску, на минуту появляется дочь капитана первого ранга Наташа. Все смотрят на нее.
Леха тоже всегда смотрел. А сейчас Я чуть поворачиваю голову и вижу, как вздрагивает от крепкого строевого шага его лицо с закрытыми глазами
X
Когда капитан первого ранга Авраамов был назначен начальником школы, на Большой земле уже ввели новую форму. И он приехал к нам в погонах.
Юрка, увидев его, восхитился:
Сила!.. Тремя энергичными жестами он изобразил горбатый нос, бакенбарды и погоны. Во, во, во!..
Через месяц вместе с ленточками и флотскими ремнями мы тоже получили погоны и погончики. Погоны на шинели черные, с буквой «Ю», а погончики квадратные, с той же буквой «Ю» на робы и на фланелевки. Вечером, после занятий, пришивали
У Воронова они были с тремя золотистыми лычками и буквами «СФ» «Северный флот». Он спрятал их в рундучок около кровати и достал начатое накануне письмо, Юрка сказал:
А говорят, у Авраамова еще старые погоны капитана первого ранга! Всю жизнь на флоте
Правда, товарищ старшина? спросил Сахаров. Он и до революции был кап-один?
Отставить разговоры! буркнул Воронов.
С письмом у него, наверное, не ладилось. Старшина отложил его, пощупал подбородок. Бриться рано. Присел около печки. Что же он погоны не пришивает? Мы пододвинулись, притихли.
Расскажите что-нибудь.
Воронов молчал.
Расскажите, попросил Сахаров.
Леха стоял в стороне, около своей койки. Он положил на нее локти и смотрел в окно. А что там увидишь? Темнота
Чудинов! Комсорг! позвал старшина. Как у Василевского с тройкой?
«Будто сам не знает», подумал я.
Исправил, товарищ старшина, ответил Леха. Он обернулся, подумал и тоже подошел к печке. Старшина знал тысячу разных историй. Он рассказывал их почти каждый вечер. Если, конечно, в это время не объявляли учебную тревогу. Или если смена не находилась в наряде. И если никто из нас утром не затратил на подъем больше минуты, а днем, на занятиях, не схватил двойку.
Это, начал Воронов, еще в гражданскую войну было
XI
Леха остановился, снял лыжу и начал очищать ее.
Надо влево! сказал Юрка.
Может, попробуем прямо? спросил я.
Что вы, братцы! удивился Вадик Василевский.
А куда же?
Ладно, сказал Леха. Короче. Вы мне доверяете?
Над нами тоненько, злорадно свистел ветер.
А что ты предлагаешь? спросил Юрка.