А мальчик рвался во двор, на берег речонки, где его ожидал друг, рыбачий сын Иван
Григорьев, рассудительный философ, у которого голова никогда не была свободна от беспокойных мыслей и мелких, но всегда занятных затей.
Отец Ивана был отпущен на оброк в город, где пропадал месяцами, не давая о себе знать семейству, и только к зиме привозил платеж помещику. В прочее время старшим в семье был шестнадцатилетний брат Ивана Яков. Жизнь научила Якова многим искусствам. Все, что он делал, не было похоже на обычное. Удилища у него были покрыты резьбой, крючки он гнул и острил из гвоздей, подаренных ему барином. Стены избы украшал резным деревом. С особой страстью Яков собирал редкие в глухой усадьбе цветные рисунки.
Иван благоговел перед старшим братом. Дружба же Ивана с барчуком льстила Якову и его вечно занятой, не старой еще, смелой на язык и на шутку матери. Потому Ивана отпускали охотно.
Все равно, подрастет молодой помещик заберет с собой. Такая уж Ивашке планида, говорила Федосья.
Ранняя смерть родителей застала Василия врасплох. Жизнь задавала такие загадки, разрешить которые у мальчика не хватало опыта. И если бы не дядя, пошло бы все кувырком. Долго ли распасться помещичьему захудалому хозяйству и дому, в котором остались три подростка, мал мала меньше.
Утром поднялся шум. Кто-то сдернул с Василия одеяло. Он открыл глаза и не сразу вспомнил, где находится.
Большой дортуар был в движении. Где-то во дворе или коридоре гудел рожок. В умывалке, куда за всеми догадался пройти Василий, было грязно. Какой-то великовозрастный кадет хвастался ночной добычей задушенной хитрой петлей курицей. Когда Василий подошел к умывальнику, кто-то больно щелкнул его по голове. Мальчик быстро обернулся со сжатыми кулаками, но обидчика уже не было.
Э, брат, я вижу, ты не из трусливых, сказал ему спокойно высокий кадет, наблюдавший эту сцену со стороны. Так и надо.
Головнин ничего не ответил.
По новому звуку рожка кадеты отправились в коридор, а оттуда строем в большой зал, уставленный столами и скамейками. Дядька скомандовал встать, дежурный прочел молитву, все сели за столы. Столы были грязные, кружки с молоком и куски ситного хлеба не вызывали аппетита.
Корпус переживал безвременье. Пожар а пожары в те времена были часты и губительны выгнал Морской корпус из столицы в Кронштадт, где ему предоставили здание большое, вместительное, но неудобное.
Многие преподаватели, не желая покидать насиженные и благоустроенные дома, подали в отставку. Найти им замену было трудно. Сам директор корпуса, неплохой администратор, автор мудрых корпусных программ и уставов, Голенищев-Кутузов, по множеству занятий и обязанностей наезжал в Кронштадт весьма редко.
Учебная программа оставалась прежней (утверждена самой царицей) и была весьма обширной: закон божий, арифметика, геометрия, тригонометрия, навигация, астрономия, морская эволюция, артиллерия, корабельная архитектура, механика, фортификация, грамматика, риторика, философия, генеалогия, право, история, география, рисование, танцы, фехтование, такелажное дело. Если прибавить к этому языки французский, английский, датский, итальянский и шведский, то можно представить, сколь беспомощны были перед такой программой не только юные кадеты, съехавшиеся сюда со всей России, но и с трудом подобранные педагоги.
Но в корпусе все же была и здоровая основа, которой он и держался. Были знающие педагоги, такие, как прослушавшие курс в Эдинбургском университете Василий Никитич Никитин и Прохор Игнатьевич Суворов. Были, разумеется, и кадеты, стремившиеся к знанию. Они держались вместе и пользовались уважением среди товарищей. У знания и стремления к нему есть особая притягательная сила, перед которой невольно склоняются и распущенность, и тупое невежество.
Вася Головнин скоро понял, с кем ему по пути, и, хотя по своему характеру он не был склонен к легкой, неразмышляющей дружбе, чувство полного, отрешенного одиночества уступило место более спокойному состоянию делового ученического товарищества.
День шел за днем, месяц за месяцем слагались в годы. Жизнь корпуса заполняла все время, кроме сна. Далекая рязанская вотчина отходила в прошлое. Начиналось знакомство с морем, походы на веслах и под парусами. Василий чувствовал себя на воде, под порывами ветра, бодро. Он не страдал морской болезнью. Старые моряки говорили ему, что из него выйдет толк. И он гордился этим.
«НЕ ТРОНЬ МЕНЯ»
вошло в размеренную, расписанную по часам жизнь корпуса.
Неизвестно кем занесенный, пронесся слушок: кадетов старшего курса возьмут на боевые корабли, в поход против шведов. Скептики пожимали плечами:
Сомнительно! Ну, а если и так? Нас для того и готовят, чтобы мы служили на флоте.
Да нет, возражали энтузиасты, это не на ученье, а сразу на корабли и в бой.
Война со шведами идет уже два года. Шведов били и еще будут бить. Но чтобы до производства в гардемарины, сразу на флот и в бой, такого еще не бывало...
Ночью поздно не засыпали, ворочались в постелях. Перешептывались. Иные храбрились: давно пора разобрать по кораблям проучившихся два года. За лишние несколько недель много знаний не накопишь.