И все же этот подводный поп был особенный, чем-то отличный от других судовых священников. Порою выпивал? Эка невидаль! Все морские попы выпивали. Умен и начитан? Такие тоже, правда, гораздо реже, встречались среди чернорясной флотской братии. Было в отце Артемии некое обаяние, скрытое, однако, для большинства окружающих, и лишь для иных, наблюдательных, чутких, приоткрывалось это обаяние то в проникновенно добром взгляде умных глаз священника, то в неожиданной для его грубоватого голоса теплой нотке или в озорной улыбке, когда он лукаво-строго беседовал с матросами, которые последнее время таки порядочно обнаглели в обращении с батюшкой: безнаказанно задавали каверзные вопросы, матерились в его присутствии и повадились брать у него без отдачи деньги. Отец Артемий был одинок, на военную службу призван в начале японской войны из иеромонахов Александро-Невской лавры, по разнарядке протопресвитера военного и морского духовенства. Заработал за Порт-Артур наперсный крест на анненской ленте, а такой давали попам лишь за храбрость и только во время войны. После замирения с японцами не пожелал возвращаться в монахи, так и остался на флоте, стал подводным батюшкой в создаваемом на Черном море отряде подводных лодок. Перед начальством не заискивал и был строптив вельми. Недавно подводников посетило черноморское начальство. Бывший в его числе Благочинный флота, отец Малиновский, видя, что подводный поп не спешит ему персонально представиться, выразительно поманил его к себе пальцем. Отец Артемий в ответ на обидный знак, каким обычно подзывают полового в трактире, скосил на Благочинного лиловые навыкате глаза и истово перекрестился, так при этом вывернув запястье, что сложенные в щепоть три его прокуренные пальца явственно вылепились в фигу. Ошеломленный отец Малиновский, будучи человеком неглупым, дерзкого вызова тогда не принял.
Батюшка участвовал почти во всех погружениях и очень любил в перископ глядеть. Припав лиловым глазом к окуляру, причмокивал, крякал, крутил бородищей и, очевидно забывшись, срамно поминал божью матерь, чем особенно восхищал матросов. Вообще матросы считали отца Артемия чуть ли не за своего, хвастались перед надводниками своим батюшкой и пару раз помогали ему, крепко выпившему, добраться из города до плавбазы. Дело свое он знал хорошо, святую службу гнал быстро, сокращая почти вдвое, к великому удовольствию как матросов, так и офицеров. Проповеди читал квалифицированно, без шпаргалки, и только однажды, в легком подпитии, перепутал имя здравствующей императрицы Александры Федоровны со вдовствующей Марией Федоровной. Саму Александру Федоровну в девичестве принцессу Алису Дармштадтскую позволял себе называть «даромштадской». Отношения с офицерами у него были ровные, доброжелательные, однако, при всей внешней простоте и грубоватости, он решительно пресекал попытки некоторых брать в отношении себя иронический тон. С месяц назад в кают-компании новый отрядный минер, лейтенант фон Рааб-Тилен, начал было задевать его, сидящего в сторонке с томиком Горького, мол, батюшка, кроме сермяжных сочинителей типа Горького и Священного писания, о настоящей литературе и понятия-де не имеет. Отец Артемий спросил смиренно, какую «настоящую» литературу имеет тот в виду.
Естественно, западноевропейскую, с вызовом молвил Тилен.
А какого века?
Ну, скажем, современную, слегка запнулся фон.
И какого же, простите из современных авторов вы отмечаете особливо? батюшка уже напирал.
Я признаю лишь двух великих писателей современности, Тилен вскинул подбородок, это мои соотечественники, Метерлинк и Гамсун!
В кают-компании смолкли голоса, все повернулись к этим двоим.
Что ж, тихо сказал поп, это два изрядных литератора. Правда, Метерлинк с его «Театром смерти» мрачноват, но талант. Ну и Гамсун талантлив, не спорю. Токмо, в сожалению, в глазах священника полыхнул смешок,
насколько я знаю, вы, барон, ведь датчанин, а Кнут Гамсун, простите, норвежец. Что касается вашего тезки, Метерлинка, так тот бельгиец... кхе, кхе. А как вы, Морис Леопольдович, находите своего соотчича Нексе? По глазам вижу, никак не находите, не читали. А зря. Кстати, в прошлом году он бывал в Петербурге и даже в Кронштадте, где вы как раз в это время учились на Минных классах. Нексе выступал там в Дворянском собрании. Вполне могли с ним познакомиться, коли интересовались бы литературой. Хотя бы отечественной.
И, не обращаясь уже к срезанному фону, отец Артемий стал говорить о русской литературе и явил такое тонкое ее понимание, что заставил всех с того времени по-иному смотреть на себя, заодно навсегда отбив охоту у пересмешников задирать его.
Но далеко не всегда отец Артемий был на высоте положения. Слишком часто он, что называется, надирался до положения риз и тогда на несколько дней, как он выражался, «ложился на грунт», а, всплыв к миру из глубин жестокого запоя, являл собою существо жалкое, опухшее, сторонящееся людей. Из всех офицеров отряда он был наиболее близок с Несвитаевым.
Сейчас, после первой дозы, он немного побалагурил, но, приняв вторую, осерьезнился хмель будто сбежал с его лица.