Представляешь, Алеша, нас в городе, оказывается, вот уже неделю, как зовут водяными чертями. И почему? Недавно у вокзала, за ночлежкой некоего Кассиди, нашли убитую девицу. Так одна бабка на базаре заявила: дело рук водяных чертей с самотопа-нырялки. И весьма убедительно аргументировала обвинение: какой, мол, порядочный человек полезет под воду только головорез отчается на такое! И весь город подхватил: «водяные черти».
Завотрядом говорил пустяки, а сам выжидающе глядел на инженера.
Николай Михайлович, нельзя с такой неисправностью погружаться, честно сказал Несвитаев.
Все то, что гибель нам сулит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, небрежно обронил Белкин. По местам стоять, со швартовых сниматься!
Отдав команду на выход в море, завотрядом направился в корму к матросам, невозмутимый, самоуверенный. Но кто-кто, а Несвитаев знал: на душе у Николая Михайловича сейчас скверно.
«Лосось» никак не хотел уходить под воду. Весь водяной балласт принят, но лодка словно зацепилась горбом рубки за свод моря. А море сегодня красивое на редкость, будто не декабрь стоит, а ранняя осень не шелохнется густо-синяя пелена его. С катера-отметчика и неуклюжего киллектора-спасателя (черти его по воле Вирена принесли!) десятки пар глаз с любопытством и тайным, может быть, злорадством следят за тщетными попытками водяных чертей нырнуть. Смехота! Выпуклый глаз перископа затравленно озирается по сторонам, порою в его зрачке яростно вспыхивает пойманный солнечный зайчик.
Ну что, лавровенчанные, погрузимся мы нынче, или нет?
В голосе самолюбивого Белкина вибрация туго натянутой струны.
Андреев, командир лодки, молчит. Несвитаев зло шлепнул перчаткой по гильзе «минимакса», огнетушителя.
Я же предлагал, Николай Михайлович, бросить дополнительно в трюм тонну чугунок: черноморская вода гораздо плотнее балтийской.
Тэ-экс, Белкин задвигал желваками скул, принимать воду в трюм!
Николай Михайлович! взмолился Андреев. Принимать воду в трюм!
И черноморская вода, объявшая тело «Лосося», утробно урча, ворвалась в него через открывшийся кингстон. Стрелка глубиномера дрогнула и медленно поползла вверх: полсажени... сажень... Море сомкнулось над субмариной.
Стоп принимать, скомандовал Несвитаев.
Из трюма слышалось пыхтение матроса, закрывающего кингстон, но урчание воды не прекращалось, усиливалось.
Стоп принимать! Закрыть кингстон! почти в унисон крикнули три офицера.
Не закры-ыва-ется! донесся снизу натужный голос трюмного машиниста.
Лодка быстро погружалась. Врывающаяся в нее вода уже не урчала, она шипела, грозно гудела, будто захлебывалась в злобном торжестве.
Белкин прыгнул в трюм, Несвитаев, не думая, автоматически, запустил осушительный насос, хотя и знал о его неисправности, одновременно рванул клапан на продувание балластных цистерн. Но было уже поздно: резкий треск это пошли рваться балластные цистерны, которые в те времена размещались на лодках внутри прочного корпуса.
Глубина пять сажень... шесть... семь, срывающимся голосом все быстрее и быстрее докладывал квартирмейстер Сорокин.
Андреев и Несвитаев, не сговариваясь, лихорадочно отворачивали по обоим бортам стопора сброса аварийного балласта в пять тонн. Поможет ли? Поди, «Лосось» засосал в себя уже с десяток тонн воды. Аварийный стопор заклинило где-то посредине. «Сегодня все против нас», тоскливо мелькнуло у Несвитаева.
Весь экипаж сознавал, что обречен, но паники не было. Дрожащие губы шептали молитву заступнику моряков, Николе, но руки не мельтешили в крестном знамении каждая пара судорожно вцепилась в то, за что ей надлежало держаться по погружному расписанию.
А море с ревом врывалось внутрь аварийной субмарины, и «Лосось» в полном соответствии с законом Архимеда шел ко дну. Дифферент резко увеличивался на корму. Толчок и лодка пошла валиться на ровный киль: грохнулись на дно. Вода из кормового отделения хлынула теперь в нос, яростными кобрами зашипели залитые оксилитовые шашки . «Если морская вода попадет в аккумуляторы нам крышка, задохнемся от хлора, даже при условии, что у подволока останется приличная воздушная подушка», отметил про себя инженер.
Мысль Несвитаева лихорадочно работала: он не главный на лодке, но он инженер, он должен, обязан что-то придумать, обязан! порывисто перевел дыхание... он дышит?., дышит... воздух! А если дать воздух внутрь лодки?!
Несвитаев рванулся к воздушному клапану. «Если и этот заклинит, вырву зубами!».
Клапан открылся легко. И в полузатопленную братскую могилу резко ударила тугая струя, воздуха под давлением двести атмосфер. В его яростном звоне потонули все остальные звуки, уши сразу заложило колючей ватой, в голове что-то хрустело, глаза лезли из орбит.
Схлестнулись две стихии, вода и воздух, сила давила грудью на силу и побеждала большая. Вода еще продолжала поступать, но уже медленнее, вот она остановилась и не верилось глазам пошла вниз! Воздух упругими своими ладошками выталкивал из захлебнувшегося «Лосося» разбойно вторгшееся море.
А Несвитаев, вместо того чтобы смеяться, туповато уставился на Белкина, стоящего по грудь в воде: только что тот нырял с головой, а усы у него по-прежнему торчат вверх пренахально как это он, чертяка, достигает?