Комната наполнилась голубоватым дымком, и я увидел океан и далекую, дрожащую линию
горизонта
Обычно после работы немного отдохнув, я с кем-нибудь из своих приятелей выходил на
Невский. Нескончаемый поток людей медленно двигался по тротуару от Садовой до Литейного.
Здесь встречались нэпманы, моряки загранплавания, люди, причастные к искусству,
бездельники разных мастей и молодежь, мечтающая о легкой жизни.
Рабочие ребята появлялись на Невском редко. Они с презрением глядели на разодетую толпу,
смеялись, когда видели безусого юнца, целующего ручку у девчонки-подростка. Но я жил рядом
с Невским и ходил гулять охотно, хотя выглядел более чем скромно в своей белой рубашке
«апаш» и черном клеше.
У меня была тайная мечта. Мне хотелось познакомиться с девушкой голубоглазой, со
вздернутым носиком. Попадалось много похожих на нее, но это была не она. Не та, которую я
ждал.
На Невском я познакомился с Юркой Пакидовым и его товарищами. Он был высокий, худой, с
добрыми карими глазами и большим ртом. Пакидов тоже не попал в вуз, искал работу и мечтал
о море. Я нашел родственную душу. Мы подружились. Пакидьянц, ребята почему-то
переделали его фамилию на армянский лад, оказался хорошим парнем, добрым и
отзывчивым. Он умел говорить по-английски. В детстве Юрка жил с родителями в Китае, ходил
в английскую школу и там немного выучился боксу. Это вызывало уважение товарищей. Мы
стали реже появляться на Невском и частенько проводили вечера у меня дома. Обрадованная
мама поила нас чаем. Она не одобряла мои шатания по проспекту.
В один из воскресных дней мы решили отправиться на набережную Невы. И хотя до моря было
далеко, у моста Лейтенанта Шмидта почти всегда дул ветер с залива. Мы ощущали его на своих
лицах.
Перешли мост. Постояли у памятника Крузенштерну у Военно-морского училища имени
Фрунзе и пошли дальше.
Смотри, вдруг сказал Пакидьянц. Какое-то судно. Пойдем посмотрим.
У Масляного Буяна, в конце набережной, стоял парусник. Огромный. Он поднимал свои мачты
к самому небу. Мы задрали головы, чтобы посмотреть на верхние реи. Черный корпус
притягивали к берегу толстые швартовы. На баке крупными белыми буквами было написано
«Товарищ». По палубе сновали молодые люди в синих шерстяных свитерах, на которых было
вышито красным «У/с «Товарищ» НКПС». Раньше мы ничего подобного не видали.
Вот это да! выдохнул Пакидьянц. Откуда такой взялся?
С
трапа спустились два парня в свитерах и фуражках с блестящими черными козырьками.
Откуда пришли? спросил Пакидьянц. Моряки с удивлением посмотрели на нас.
Газеты надо читать, сказал один из них. Весь Ленинград знает, а он не знает. Из
Аргентины.
А что за судно?
Эх вы, ленинградцы. Стыдно за вас.
Учебное судно «Товарищ», сказал второй, и они ушли.
Мы купили «Красную газету». Там было напечатано, что учебный парусник «Товарищ»
возвратился из дальнего плавания, прошел 20 000 миль, побывал в Буэнос-Айресе и Розарио, на
паруснике прошли практику 150 учеников из всех морских техникумов Советского Союза.
Помещена и фотография «Товарища» под полными парусами. Но важнее для нас были
последние строчки заметки: «После небольшой стоянки, приемки снабжения и новой группы
учеников барк снова покинет Ленинград и уйдет в учебное плавание с заходом в германский
порт Киль, где судну запланирован ремонт».
Пойти бы в такой рейс, и больше ничего в жизни не надо, сказал я, когда мы выучили
заметку наизусть. Да разве попадешь?
Не попадешь, согласился со мною Пакидьянц, и мы грустные побрели к дому.
С этого дня мы потеряли покой. Каждый свободный вечер ходили на Масляный Буян смотреть
«Товарищ». Видели, как команда разбегается по реям, распускает паруса для просушки, как
собирает их в тугие валики и быстро спускается по вантам. Дух захватывало, когда мы
наблюдали за маленькими черными фигурками, смело передвигающимися по самому верхнему
рею. Бом-брам-рею! Какой музыкой звучало для нас это название! Бом-брам-рей! В нем
слышался и рев бушующего океана, и треск лопающихся парусов, и резкие команды капитана, и
щелканье кастаньет в далеком Буэнос-Айресе. На судно мы не поднимались.
У трапа всегда дежурил вахтенный. Мы стояли и с берега следили за жизнью на паруснике. Он
завладел нашими сердцами. И хотя мы прекрасно понимали, что ни о каком плавании на
«Товарище» мечтать не смеем, все же расстаться с ним так просто не могли
И вдруг Как-то поздно вечером раздался стук в окно. Я жил в первом этаже, и мы
пользовались окном как дверью, считая, что в комнату входить так ближе и удобнее. На улице
стоял Пакидьянц. Он был без кепки, какой-то взъерошенный, возбужденный. Я открыл окно, и
он как барс впрыгнул в комнату.
Ухожу в плавание на «Товарище»! Буфетчиком! Понимаешь? Ура! заорал он, бросаясь на
меня.
Юрка повалил меня на матрас, служивший тахтой, катал, давил, в общем проявлял восторг
дикаря. Наконец, когда мне удалось освободиться, я спросил:
Как же ты сумел? Врешь ты все. Не может быть. Давай рассказывай.
Истинная правда! Вот те крест! и Пакидьянц для убедительности перекрестился. А как
получилось? Невероятно. Понимаешь, я рассказал матери о «Товарище», ну, и упомянул