Горсть соли, горсть земли
Горсть соли, горсть земли
Рыдания и снова:
- Ограааааабилиииии!
Сопровождавшие караван конники из добровольной гвардии выскочили из палаток в исподнем. Кинулись перво-наперво к коновязи. У половины гвардейцев поверх нижних рубашек красовались пояса с оружием. Другие держали в руках винтовки.
Возле кибитки Олларда валялись разбросанные вещи. Джелли растолкал зевак, высунулся между гвардейцами и увидел многосемейного, лежащего лицом вниз посреди тряпья и роющего пальцами землю. Ноги Олларда, в не зашнурованных ботинках, елозили по скользкой, мокрой траве.
- Укралииии, - уже глухо и жалобно выл он.
- Что украли? Деньги? Оружие? Инструменты? Семена? спрашивал командир гвардейцев, встав возле плачущего мужчины на одно колено.
Джелли заранее сочувствовал остаться без необходимых вещей было ужасно. Но ответ заставил ахнуть весь караван добрых две сотни людей.
- Колышки! Все до единого! Тридцать две штуки!
Кощунство. Колышки, меченые Имперским Банком, с клеймом Республики, надо было предъявить комиссии. Их надлежало беречь пуще всех остальных ценностей. Никто из едущих к новым землям не посягнул бы на такое. Олларду завидовали такое-то богатство, четыре надела! но понимали, что многосемейным на старых землях уже не выжить. Вымирали целыми кланами.
К костру и кибитке подошёл островитянин - с извилистой татуировкой через лоб и чёрно-белой нарисованной стрелкой на носу. Если б не эти украшения да множество бус и браслетов, крипси бы выглядел человеком одет в старую, заношенную имперскую форму, исправные жёлтые сапоги, на голове серая шляпа с широкими полями. При виде крипси все смолкли и уставились на него. Туземец пригнулся к траве, понюхал какое-то тряпьё и обвёл взглядом толпу.
- Это не свои, - сказал очевидное.
Но ему не поверили.
- Это он! заорала какая-то баба. Обыщите его!
Островитянин метнулся под ноги переселенцам, проскользнул ужом в задние ряды, создав там сумятицу, сбил кого-то с ног. Пока опомнились, пока поднялись на ноги и открыли стрельбу островитянин уже вскочил на своего пони, схватил второго под уздцы и пустился наутёк. Его лошади были осёдланы и погружены, а у остальных нет. В погоню бросились лишь трое гвардейцев, чьи лошади стояли под сёдлами с ночного дозора. Их кони были быстрее, но на склонах долины скорость не имела большого значения: важнее оказалась устойчивость и маневренность. Пони, привычные к спуску, мерно скакали вниз. Один из гвардейских коней заартачился, у второго подломились передние ноги. Только один продолжил погоню. Люди замерли, вытянув шеи, и лишь Оллард катался по земле и рыдал.
Гонку объявили ещё шесть лунокругов назад. Тогда же стали записывать в соискатели в первую очередь бывших служак, ветеранов. Во вторую пострадавших от разливов прошлого лета. И лишь в третью многосемейных. Родители Джелли записались несколько раз. Их многосемья была очень многочисленной кому-нибудь да повезёт. Главное, зацепиться, говорили они. А там везунчик выпишет родных из перенаселённой столицы.
Повезло Джелли. Он вовсе не желал этого, ему, честно говоря, было плевать. Джелли Соном хотел переехать в Триречье, лучше всего в Гральхию, где намеревался податься в лесорубы. У него были все задатки и сила, и широкие плечи, и руки-ноги крепкие, словно корни деревьев. А что нрав мирный так все Сономы всегда были спокойны да благожелательны.
Но многосемья есть многосемья, и все мамки-бабки устроили на Джелли такую атаку, что он сдался. Всё равно бы, наверное проиграл другое дело, что обошёлся малой кровью. Теперь вот придётся дойти до конца иначе оставят навеки в клане, даже из дома выпускать будут только по большим праздникам. Сидеть с бабами, рукодельничать придётся, гобелены ткать или вязать циновки. Хуже нет такой работы особенно тому, кто хотел леса рубить да по миру колесить.
Он в сердцах даже фургон не забрал только лошадь, два любимых топора, котелок и одеяло. Позже раскошелился на мула иначе приходилось тащиться за караваном пешком, ведя груженную провиантом конягу в поводу. Караван передвигался медленно, но следовать за ним таким образом всё равно оказалось непросто Джелли сильно отставал.
Первые дни он скучал. В многосемье всегда была компания братьев и сестёр много, особенно из дальних перекрестий. С неперекрестными родственницами можно было пофлиртовать, некоторые позволяли и гораздо больше. А здесь в основном ехали группами, таких, как Джелли, одиночек в путь отправилось немного. При распределении мест на многосемьи в караване осталось совсем мало. Зато такие, как он, везли больше колышков имели право на два, а то и три надела. У Олларда вон даже имелось кольев на целых четыре неслыханное богатство было, пока не украли.
Самым отверженным и одиноким казался островитянин то ли болго, то ли крипси. «Один крот!» - ворчали переселенцы. У островитянина были два толстоногих, некрасиво сложенных степных пони, ростом не более двенадцати ладоней. Он тоже путешествовал без повозки. Крипси не нравился никому. Однажды вечером, на привале, Соном увидел, как вооружённые дробовиками и револьверами переселенцы отгоняли туземца от костров, когда тот просил соли.