Хижина Стэнтона, последняя в ряду временных жилищ, стояла у самого края откоса, над берегом реки. Это была такая же лачуга, как и все, сколоченная из неоструганных досок, но в отличие от остальных она стояла на фундаменте из уложенных вплотную бревен, к которым были крепко прибиты стены и пол. Это придавало ей сходство с ящиком, поставленным на полозья, или с уменьшенной копией Ноева ковчега. Джулс пояснил, что уложенные таким способом бревна предохраняют дом от холода и сырости. Когда Хеммингвей заметил, что это лишний расход материала, Джулс сказал, что эти бревна обломки затопленных мельниц, как бы остатки кораблекрушения.
Хеммингвей снова улыбнулся. Опять та же история та же бессмысленная расточительность Запада. Сопровождаемый Джулсом, он взобрался на скользкие бревна, образовывавшие у дверей нечто вроде помоста, и вошел в дом.
Единственная комната была разделена на две неравные части. В большей половине помещались три постели, которые днем свертывали и убирали в угол, чтобы освободить место для стола и стульев. Несколько платьев, развешанных на гвоздях по стенам, свидетельствовали о том, что в комнате живут женщины. Меньшая половина была, в свою очередь, разделена надвое занавеской из одеяла, за которой оказалась прибитая к стене грубая койка или скамья, ящик, заменявший стол, жестяной таз и ведро с водой. Эту часть комнаты отвели Хеммингвею.
Женщины сегодня отправились вниз по ручью печь хлеб, пояснил Джулс, но кто-нибудь из них наверняка скоро вернется стряпать ужин, так что вы пока располагайтесь. Мне еще надо до ночи сходить на свой участок, а вы себе ложитесь и отдыхайте.
Он повернулся и ушел, а Хеммингвей остался стоять в дверях, все еще смущенный и растерянный. И только распаковав свой саквояж, молодой человек оценил деликатность Джулса, который дал ему
возможность спокойно умыться и переодеться. Но даже и теперь он предпочел бы спать в лавке вместе с неотесанными старателями, чем вторгаться в это полуцивилизованное царство женщин с их секретами и жалкими попытками создать подобие комфорта. Он досадовал на свою нерешительность, из-за которой попал сюда, и эта досада, естественно, перешла на хозяина и хозяек, так что, торопливо умывшись, сменив белье и кое-как счистив с одежды дорожную грязь, он сердито вышел из дома.
Даже для весны было на редкость тепло. Легкий юго-западный пассат тихонько шептал ему о Сан-Франциско, о далеком Тихом океане и о длинных, неугомонных волнах прибоя. Он еще раз посмотрел вниз, на долину, залитую желтой водою, которая чуть плескалась у стен полузатопленных хижин с таким же невозмутимым равнодушием, с каким ожидали конца наводнения местные жители. Какая поразительная тупость или, вернее, какое бесконечное терпение! Он, разумеется, знал, что они ждут компенсации «промывки», производимой самою природой, знал о длинных расселинах на берегах Змеиного ручья, в которых так часто появлялись блестящие чешуйки золота, обнаружившегося под действием воды; о кучах красноватого ила, оставшегося после наводнения у стен хижин, в этих отложениях нередко таилось сокровище в десять раз более ценное, чем сама хижина! Вдруг он услышал позади себя смех, прерывистое дыхание и увидел, что к нему бежит какая-то девушка.
С изумлением посмотрев на нее, он сначала разглядел только мятую нанковую шляпку, сбившуюся назад от быстрого бега, необычайно густые волосы, необычайно белые зубы, блестящие глаза и, как ему показалось, необычайную уверенность в неотразимости всего этого. Ему даже померещилось, будто она на бегу с вызывающим видом опускает на своих красивых полных руках засученные рукава розового ситцевого платья. Я склонен полагать, что молодой человек был просто-напросто не в духе и поэтому поторопился со своими заключениями; более беспристрастный наблюдатель не нашел бы в ее искренней радости ничего предосудительного. Между тем Хеммингвей счел явное удовольствие, которое доставила девушке их нечаянная встреча, всего лишь проявлением навязчивого кокетства.
Ах ты господи! Я-то думала, что вы еще не готовы и я успею немножко принарядиться, ан вы уж тут как тут! Она засмеялась, взглянув на его чистую рубашку и влажные волосы. Но все равно, давайте поболтаем; пока никого нет, вы успеете рассказать мне все новости. Я целую вечность не была в Сакраменто, ничего не видела и не слышала. Она умолкла и, безотчетно почувствовав в молодом человеке какую-то глухую отчужденность, все еще продолжая смеяться, осведомилась: Ведь вы мистер Хеммингвей, правда?
Хеммингвей, несколько смущенный своей рассеянностью, торопливо снял шляпу.
Да-да, разумеется. Прошу прощения.
А тетушка Стэнтон все перепутала, говорит, что ваша фамилия Хемингберд, со смехом сказала девушка. А меня зовут Джинни Джулс, но все называют Меня Джей.
Хеммингвей не нашел в этом ничего особенно смешного, но тут же устыдился, что встретил девушку столь нелюбезно.
Мне, право, очень жаль, что я ворвался сюда и доставил вам столько хлопот. Я хотел остаться в лавке. По правде говоря, добавил он с такой же откровенностью, с какой девушка разговаривала с ним, если только ваш отец не обидится, я сию же минуту с удовольствием туда вернусь.