Ведь я последний раз ел вчера, с вами в подвальчике, и с тех пор ничего еще не ел, сказал я.
Да, да, да, сказал Сакердон Михайлович.
Я все время писал, сказал я.
Черт побери! утрированно вскричал Сакердон Михайлович. Приятно видеть перед собой гения.
Еще бы! сказал я.
Много поди наваляли? спросил Сакердон Михайлович.
Да, сказал я. Исписал пропасть бумаги.
За гения наших дней, сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмки.
Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я сардельки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:
Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.
Кто же вас преследовал? спросил Сакердон Михайлович.
Дама, сказал я.
Но так как Сакердон Михайлович ничего меня не спросил, а только молча налил в рюмки водку, то я продолжал:
Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.
Хороша? спросил Сакердон Михайлович.
Да, сказал я, в моем вкусе. Мы выпили, и я продолжал:
Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин, но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.
Не хватило денег? спросил Сакердон Михайлович.
Нет, денег хватило в обрез, сказал я, но я вспомнил, что не могу пустить ее в свою комнату.
Что же, у вас в комнате была другая дама? спросил Сакердон Михайлович.
Да, если хотите, у меня в комнате находится другая дама, сказал я, улыбаясь. Теперь я никого к себе в комнату не могу пустить.
Женитесь. Будете приглашать меня к обеду, сказал Сакердон Михайлович.
Нет, сказал я, фыркая от смеха. На этой даме я не женюсь.
Ну, тогда женитесь на той, которая из булочной, сказал Сакердон Михайлович.
Да что вы всё хотите меня женить? сказал я.
А что же? сказал Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. За ваши успехи!
Мы выпили. Видно, что водка начала оказывать на нас свое действие. Сакердон Михайлович снял свою меховую с наушниками шапку и швырнул ее на кровать. Я встал и прошелся по комнате, ощущая уже некоторое головокружение.
Как вы относитесь к покойникам? спросил я Сакердона Михайловича.
Совершенно отрицательно, сказал Сакердон Михайлович. Я их боюсь.
Да, я тоже терпеть не могу покойников, сказал я. Подвернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы, должно быть, пнул бы его ногой.
Не надо лягать мертвецов, сказал Сакердон Михайлович.
А я бы пнул его сапогом прямо в морду, сказал
я. Терпеть не могу покойников и детей.
Да, дети гадость, согласился Сакердон Михайлович.
А что, по-вашему, хуже: покойники или дети? спросил я.
Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам. А покойники все-таки не врываются в нашу жизнь, сказал Сакердон Михайлович.
Врываются! крикнул я и сейчас же замолчал.
Сакердон Михайлович внимательно посмотрел на меня.
Хотите еще водки? спросил он.
Нет, сказал я, но, спохватившись, прибавил: Нет, спасибо, я больше не хочу.
Я подошел и сел опять за стол. Некоторое время мы молчим.
Я хочу спросить вас, говорю я наконец. Вы веруете в Бога?
У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина, и он говорит:
Есть неприличные поступки. Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести. Его дело: дать вам деньги или отказать; и самый удобный и приятный способ отказа это соврать, что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать. Вы лишили его права выбора, а это свинство. Это неприличный и бестактный поступок. И спросить человека: «веруете ли вы в Бога?» тоже поступок бестактный и неприличный.
Ну, сказал я, тут уж нет ничего общего.
А я и не сравниваю, сказал Сакердон Михайлович.
Ну, хорошо, сказал я, оставим это. Извините только меня, что я задал вам такой неприличный и бестактный вопрос.
Пожалуйста, сказал Сакердон Михайлович. Ведь я просто отказался отвечать вам.
Я бы тоже не ответил, сказал я, да только по другой причине.
По какой же? вяло спросил Сакердон Михайлович.
Видите ли, сказал я, по-моему, нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить.
Значит, те, что желают не верить, уже во что-то верят? сказал Сакердон Михайлович. А те, что желают верить, уже заранее не верят ни во что?
Может быть и так, сказал я. Не знаю.
А верят или не верят во что? В Бога? спросил Сакердон Михайлович.
Нет, сказал я, в бессмертие.
Тогда почему же вы спросили меня, верую ли я в Бога?
Да просто потому, что спросить: верите ли вы в бессмертие? звучит как-то глупо, сказал я Сакердону Михайловичу и встал.
Вы что, уходите? спросил меня Сакердон Михайлович.
Да, сказал я, мне пора.
А что же водка? сказал Сакердон Михайлович. Ведь и осталось-то всего по рюмке.
Ну, давайте допьем, сказал я.
Мы допили водку и закусили остатками вареного мяса.
А теперь я должен идти, сказал я.
До свидания, сказал Сакердон Михайлович, провожая меня через кухню на лестницу. Спасибо за угощение.
Спасибо вам, сказал я. До свидания. И я ушел.
Оставшись один, Сакердон Михайлович убрал со стола, закинул на шкап пустую водочную бутылку, надел опять на голову свою меховую с наушниками шапку и сел под окном на пол. Руки Сакердон Михайлович заложил за спину, и их не было видно. А из-под задравшегося халата торчали голые костлявые ноги, обутые в русские сапоги с отрезанными голенищами.