Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит?
Простите, меня это нисколько не интересует, сказал я еще суше.
Как не интересует? воскликнула дамочка. Ведь вы же сами задерживаетесь из-за этого в очереди!
Я ничего не ответил и только слегка поклонился. Дамочка внимательно посмотрела на меня.
Это, конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом, сказала она. Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы, должно быть, холостой?
Да, холостой, ответил я, несколько сбитый с толку, но по инерции продолжая отвечать довольно сухо и при этом слегка кланяясь.
Дамочка еще раз осмотрела меня с головы до ног и вдруг, притронувшись пальцем к моему рукаву, сказала:
Давайте я куплю что вам нужно, а вы подождите меня на улице.
Я совершенно растерялся.
Благодарю вас, сказал я. Это очень мило с вашей стороны, но, право, я мог бы и сам.
Нет, нет, сказала дамочка, ступайте на улицу. Что вы собирались купить?
Видите ли, сказал я, я собирался купить полкило черного хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше люблю.
Ну, вот и хорошо, сказала дамочка. А теперь идите. Я куплю, а потом рассчитаемся.
И она даже слегка подтолкнула меня под локоть.
Я вышел из булочной и встал у самой двери. Весеннее солнце светит мне прямо в лицо. Я закуриваю трубку. Какая милая дамочка! Это теперь так редко. Я стою, жмурюсь от солнца, курю трубку и думаю о милой дамочке. Ведь у нее светлые карие глазки. Просто прелесть какая она хорошенькая!
Вы курите трубку? слышу я голос рядом с собой. Милая дамочка протягивает мне хлеб.
О, бесконечно вам благодарен, говорю я, беря хлеб.
А вы курите трубку! Это мне страшно нравится, говорит милая дамочка.
И между нами происходит следующий разговор:
Она: Вы, значит, сами ходите за хлебом?
Я: Не только за хлебом; я себе все сам покупаю.
Она: А где же вы обедаете?
Я: Обыкновенно я сам варю себе обед. А иногда ем в пивной.
Она: Вы любите пиво?
Я: Нет, я больше люблю водку.
Она: Я тоже люблю водку.
Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел бы когда-нибудь с вами вместе выпить.
Она: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.
Я: Простите, можно вас спросить об одной вещи?
Она (сильно покраснев): Конечно, спрашивайте.
Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в Бога?
Она (удивленно): В Бога? Да, конечно.
Я: А что вы скажете, если нам сейчас купить водку и пойти ко мне. Я живу тут рядом.
Она (задорно): Ну что ж, я согласна!
Я: Тогда идемте.
Мы заходим в магазин, и я покупаю пол-литра водки. Больше у меня денег нет, какая-то только мелочь. Мы все время говорим о разных вещах, и вдруг я вспоминаю, что у меня в комнате, на полу, лежит мертвая старуха.
Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно пробираюсь к двери и выхожу из магазина. Как раз, против магазина, останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай, даже не посмотрев на его номер. На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакердону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и хлеб.
Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате, накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голенищами и в меховой с наушниками
шапке, но наушники были подняты и завязаны на макушке бантом.
Очень рад, сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.
Я не оторвал вас от работы? спросил я.
Нет, нет, сказал Сакердон Михайлович. Я ничего не делал, а просто сидел на полу.
Видите ли, сказал я Сакердону Михайловичу. Я к вам пришел с водкой и с закуской. Если вы ничего не имеете против, давайте выпьем.
Очень хорошо, сказал Сакердон Михайлович. Вы входите.
Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Сакердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным мясом.
Тут у меня сардельки, сказал я. Так, как мы будем их есть: сырыми, или будем варить?
Мы их поставим варить, сказал Сакердон Михайлович, а пока они варятся, мы будем пить водку под вареное мясо. Оно из супа, превосходное вареное мясо!
Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы сели пить водку.
Водку пить полезно, говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб это только солома, которая гниет в наших желудках.
Ваше здоровие! сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайловичем.
Мы выпили и закусили холодным мясом.
Вкусно, сказал Сакердон Михайлович.
Но в это мгновение в комнате что-то резко щелкнуло.
Что это? спросил я.
Мы сидели молча и прислушивались. Вдруг щелкнуло еще раз. Сакердон Михайлович вскочил со стула и, подбежав в окну, сорвал занавеску.
Что вы делаете? крикнул я.
Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.
Черт побери! сказал Сакердон Михайлович. Я забыл в кастрюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль отскочила.
Все понятно, сказал я, кивая головой. Мы сели опять за стол.
Черт с ними, сказал Сакердон Михайлович, мы будем есть сардельки сырыми.
Я страшно есть хочу, сказал я.
Кушайте, сказал Сакердон Михайлович, пододвигая мне сардельки.