Спалось хорошо, да мало. Рух делано зевнул и спросил: Как перезимовали? Нешто спокойно, раз не тревожили?
Твоими молитвами, Заступа-батюшка, и Христос нас, горемычных, оберегал. Хлеба в достатке, детки здоровые, скотий мор стороной обошел. Одна померла коровенка на Рождество почернели кишки, и зеленая кровь из всех дыр отошла.
Волчатка?
Она самая, кормилец, едва успели беду отвести. Как ты и наказывал: отрыли младенчика, помершего без святого причастия, зашили коровке в нутро вместе с живым петухом и сожгли на кострище, пеплом село по кругу обсыпали. Убралась лихоманка проклятая. Повыла за околицей, зубьями поклацала и ушла.
Заложные себя тихо вели?
Тихо, батюшка, снегу страсть намело,
не выбраться им было до самого Благовещенья. Неделю назад возчики сгинули у Птичьего брода, тел не нашли. А давеча мужики слыхали в лесу, возле брода, страшественный вой. То ли зверюга выводит, толь человек.
Гляну, благосклонно кивнул Рух. Вот и работа наметилась: раз померли лютой смертью и без похорон правильных, значит, уже поднялись. Помаются, помыкаются, оттаявшую в лесу дохлятину подъедят и куда пойдут? Точно, домой, память сохранившаяся в прогнивших мозгах к ребятишкам и женам потянет. Вот радости будет, как полезут в избы разложенные мертвецы.
Ты уж сходи, батюшка, посмотри, заискивающе улыбнулся Аникей. Наши-то теперь страшатся Птичьим бродом ходить, до Наволока пятнадцать верст крюком дают. Помоги, батюшка. Мы в долгу не останемся.
А пока вот. Устин пошамкал беззубым ртом. У нас товар, у вас купец, стало быть. Прими, Заступа, невестушку, не побрезгуй.
Невзор вытянул из-за спин молоденькую, лет этак шестнадцати, девку в белой рубахе до пят и с
венком на голове. Девка оказалась вполне симпатичной, золотоволосой и остроглазой. Худосочной уж только, ни жопы, ни сисек. Рух недовольно скривился:
Замухрышка какая. Год не кормили? Себе-то пуза наели.
Бучила шагнул к невесте, старейшины попятились, притихшая толпа шарахнулась, кто-то упал, задрав грязные пятки.
Ты на внешности, батюшка, не смотри. Зато девица она невинная, аки ярочка, оправился от страха Аникей.
Рух ухватил «ярочку» за хрупкие плечи. Головка у невесты держалась плохо, клонясь на плечо, тело мягкое и безвольное, огромные голубые глазища заволокла пьяная пелена. На жениха не смотрела, вялая, безразличная, еле живая. Ну точно, только девственницы тут не хватало.
Разве о девицах был уговор? строго поинтересовался Бучила. Ведь знаете, каких я люблю.
Он руками обрисовал нужные формы. Вышло даже пышнее, чем требовалось.
Надо девицу, ослом уперся Невзор.
Истинно так! Устин ткнул перстом в ночное небо.
Да с чего бы? ахнул начавший терять терпение Рух.
Устинья велела, нехотя признался Аникей. Надо, грит, непременно девицу Заступе в невесты отдать, тады рожь взойдет хороша и свиньи трижды опоросятся.
Ну это, конечно, все меняет. Рух надрывно вздохнул. Устинья подсуропила. Змеища колодная. Знахарка здешняя: лечит травами скот и людей, гадает девкам на суженых, порчу снимает и сглаз. Слово ее первое в выборе невесты для Руха. Не баба, а в заднице кость. Сам дурак, надо было в договоре невесту тщательно описывать и кровью крепить. Звать ее как? Рух обреченно посмотрел на невесту. Ладно, пойдет. Високосный год он високосный и есть. Добра нечего ждать. Не жили хорошо и не будем.
Марьюшкой, батюшка, согнулся в поклоне Невзор. Сиротка она
Без подробностей, приданого тоже не надо. Рух грубо схватил невесту и потащил домой, богатства смотреть: битые горшки, зеленые кости, выводок жаб да табун пауков. Марьюшкина рука была ледяная и липкая.
К Птичьему броду завтра схожу, как с супругой натешусь, обмолвился Бучила через плечо.
Толпа заголосила на разные голоса, бабы заохали, закричали девки.
Ой, горько мне! Го донесся залихватский выкрик неугомонного Прошки и тут же оборвался. В задних рядах вспыхнула потасовка. Хорошее дело, какая свадьба без драки? Рух мерзостно улыбнулся, рывком перегнул невестушку через руку и впился в плотно сжатые соленые губы. Марьюшка слабо затрепыхалась. Толпа огласилась азартными воплями.
Ох, хороша молодая!
Не девка огонь!
Совет да любовь!
Рух отстранился от манящего упругого тела. Всему свое время.
Счастья!
Совет да любовь!
Погорлопанили и будет. Идите на хер! Рух переступил границу тьмы с тьмой. Голоса утихали, народ повалил с горки шумной гурьбой. Ночь впереди веселая, пьяная. Заступу женили. Вдали, за Гажьей топью, ветвистые молнии рвали небесные потроха.
Бабья песня доносилась обрывками:
Осторожно, ступеньки, предупредил Бучила.
Темно, батюшка.
Так ночь.
Невеста едва слышно всхлипнула.
Боишься меня? спросил Рух.
Боюсь маненько, призналась Марьюшка.
Раньше страсть как боялась, а потом дедушка Анисим отвару дал, я успокоилась.
«Добрый дедушка», хмыкнул про себя Рух, чувствуя на губах вяжущий вкус конопляного масла, спорыньи и мака. Опоили девку, потому и ноги еле несут. А по-другому невесты к Бучиле не ходят.