Все обиду таите?
Нет, не таю, Арсений Петрович, весело ответил Жернявский. Воспринимаю, как неизбежное. Новое вино не хранят в старых мехах.
Ну, вы далеко не старик. Сколько вам лет?
Сорок два.
Вот видите, расцвет сил.
Расцвет, согласился Жернявский. Только почему-то он приходится на закат моей общественно-политической деятельности.
Ага, усмехнулся Васильев, все-таки таите зло на нас.
Боже избави! махнул рукой Жернявский. Я не девица. Понимаю: белый офицер начальник рабоче-крестьянской милиции в волости это же нонсенс!
При чем тут это, пожал плечами Васильев. Вы не единственный офицер, пересмотревший свое отношение к нам. Мы готовы к сотрудничеству даже с бывшими политическими противниками, если они осознали ложность своей позиции и готовы сотрудничать не за страх, а за совесть.
Например, Савинков, покончивший жизнь самоубийством, подсказал Жернявский.
У него руки в крови, нахмурился Васильев. А Советская власть не всеядна. Или вы уподобляете себя Савинкову?
Ни в коем случае, улыбнулся Жернявский. Савинков понял свою никчемность и вашу силу, поэтому и выбросился из окна. А я, откровенно говоря, в происходящем ни черта не понимаю. У меня такое впечатление, что народ взбеленился.
Не прибедняйтесь, Роман Григорьевич, вы все отлично и правильно поняли. Народ веками, понимаете, веками жил в грязи и лжи. А сейчас он хочет истины, он ищет истину. И он найдет ее!
Каждый человек хочет не просто жить, а жить наилучшим образом. Это в природе человека. И это невозможно без ущемления чьих-то прав.
Вот мы и ущемили ваши права, улыбнулся Васильев.
Прекрасно! А потом? не сдавался Жернявский. Как вы будете решать эту проблему потом, когда исчезнут ненавистные вашему сердцу классовые враги? Недовольные?
Вряд ли недовольные исчезнут, почесал бровь Васильев. Обыватель категория внеклассовая. Во всяком случае, всегда найдутся умники, вроде вас, которые будут есть и пить в свое удовольствие, а в промежутках спрашивать: а что будет потом? Думаю, что с ними будет не меньше
возни, чем с классовыми врагами. Впрочем, до этого еще далеко. Пока нас беспокоят не они, а...
Бывшие колчаковцы, покачал лукаво головой Жернявский.
Бросьте вы, Роман Григорьевич, вериги-то на себя примерять. Не такой уж вы правоверный колчаковец, каким хотите себя изобразить. Если не ошибаюсь, вас в свое время чуть не расстреляли за помощь большевикам?
Ах, это... Жернявский поморщился. Помощь моя невелика. И если уж честно меньше всего я руководствовался идейными соображениями. Товарищи подпольщики предложили мне хороший куш. А при неразберихе, царившей в те дни, да при моей должности помощника городского коменданта заготовить фиктивные требования на выдачу арестованных, а затем спрятать концы в воду было легче легкого. В молодости я был авантюристом. Единственно, чего я не учел, а точнее, не учли мои друзья-подпольщики, это то, что среди троих один оказался провокатором из контрразведки. Так что, как говорится: факир был пьян фокус не удался. Вряд ли контрразведка оставила их живыми. Повезло мне одному, хотя вполне мог разделить их судьбу.
Представьте, с одним из ваших крестников я позавчера виделся.
Что вы говорите! удивился Жернявский.
Только никакой он не большевик-подпольщик, а обыкновенный уголовник.
То есть как?
Запамятовали, Роман Григорьевич? Вы заготовили требования не на троих, как утверждаете, а на четверых. Трое политических и один уголовник. Шпилькин!
Шпилькин? Жернявский нахмурился, припоминая. Ах, да! Верно, верно. Фальшивомонетчик. Ну, что же, вы, слава богу, не из колчаковской контрразведки, и я теперь могу сознаться, он тоже предложил мне взятку. Кстати сказать, гораздо более крупную. Так, стало быть, он жив? Вот уж действительно дерьмо, простите, не тонет.
А вы разве с тех пор его не встречали? невинно спросил Васильев.
Я? Жернявский прищурился. Арсений Петрович, я, кажется, начинаю догадываться. Мой бывший протеже где-то нашалил, и вы решили... Не ожидал. Если у Советской власти и были ко мне претензии, то скорее в части недостатка активности, чем в ее избытке. Впрочем, ваши орлы, при этом он кивнул в сторону Голубя, внимательно следившего за разговором, видимо, следили за мной и подтвердят, что я чист, как родниковая вода, если не считать кое-каких мелких грешков по женской части.
Ох, уж эти мне перезрелые холостяки, усмехнулся Васильев. Никто за вами не следит, резвитесь на здоровье, он поднялся. Ну, что же, Роман Григорьевич. Не буду задерживать. Думал, правда, что вы сможете прояснить нам что-либо в отношении Шпилькина, но раз не знаете... Нет, нет, Васильев заметил протестующий жест Жернявского, ради бога, никаких подозрений! Не знаете и слава богу.
Когда Жернявский, любезно раскланявшись, ушел, Голубь недоуменно взглянул на Васильева:
Почему вы дали ему уйти? Ведь это же враг, разве не видно? Ведь все, что он говорил...
А что он говорил? внимательно глядя на него, спросил Васильев.
Как что! вспыхнул Голубь. Ведь он... Я, может, чего-то не понимаю. Но он же смеется над нами. Надо всем, что мы делаем!
А что мы делаем? Васильев по-прежнему внимательно глядел на него.