Вадим хмыкнул. К тряпкам он относился равнодушно и не понимал, как можно тратить сумасшедшие деньги на простецкую майку, у которой с изнанки прилеплен лейбл с каким-то супер-пупер или откровенно дурацким названием.
Правда, сигнализацию включают в разное время, потому что в разное время уходят с работы. Бывает, сами портняжки задерживаются, когда заказов много и они срочные. Еланцева иногда засиживается, если за день со своими делами не управляется. Феклистов никогда не является раньше десяти утра, но может запросто уйти после одиннадцати вечера. Как Муза велит и как вдохновение поведет!
Вадим снова хмыкнул. Не то чтобы он не признавал вдохновения, но был уверен, что работать исключительно по вдохновению это удел дилетантов. Профессионал же работает когда надо.
Так вот в нынешние выходные никто не работал. Даже Феклистов.
А почему даже он? не понял Грибанов.
Потому что у него сейчас горячая пора. Готовится к какому-то крутому московскому фестивалю и творит в поте лица. А в выходные не творил. Он со своей подружкой Еланцевой ездил за город к знакомым. Что за знакомые проверим, пообещал Борисевич уж точно без вдохновения.
В перспективность разработки знакомых он не верил нутром чувствовал, что это пустое. Однако же профессионал своё чутье уважает, но в абсолют не возводит. Абсолютными, и то с некоторыми допусками, бывают только факты.
У него с Еланцевой роман? спросил Александр Дмитриевич.
Боже мой, какая глупость! раздался тяжкий вздох Лидии. Они просто вместе работают и давно дружат. С юности. Это хорошо известно.
Дружат? недоверчиво хмыкнул Грибанов.
Но ты ведь тоже вместе работаешь и давно дружишь с Наташей. С юности.
Ну да. Согласен.
Как похитители пробрались в салон, пока непонятно, продолжил Вадим. Но с большой долей вероятности можно предположить, где они прятались. Салон занимает помещение в торцевой части здания: холл, затем дверь в другой большой холл, который они называют гостиной, из этой гостиной с окнами во двор вход в две примерочные, одна из этих примерочных одновременно служит кабинетом Феклистова. Он работает именно здесь. Из гостиной дверь ведет в другой коридор, где расположены туалеты для клиентов. Затем коридор под прямым углом поворачивает направо, дальше находятся служебные помещения
Хватит! оборвал Грибанов. Это мой дом. Я его сам строил. И мне не надо описывать его планировку!
Я не описываю планировку, сдержанно возразил Борисевич. Я объясняю, где могли прятаться похитители. Там, где коридор сворачивает направо, в самом углу, ниша для труб. Она маленькая и тесная, но если ужаться, в нее могли бы втиснуться двое мужчин. И могли бы наблюдать одновременно за туалетами, за коридором, который ведет в гостиную, и за коридором, который ведет в служебные помещения. Очень удобный наблюдательный пункт. Правда, долго в нем не высидишь. И это еще раз говорит о том, что похитители, если они действительно прятались там, пробрались в салон сегодня.
Вадим! неожиданно подала голос Екатерина Иннокентьевна. Зачем вы всё это рассказываете? Разве это
поможет найти Каришу? Какая разница, как эти люди попали в салон? Какая разница, где они прятались? Смысл ведь имеет только одно: где Кариша?
И она заплакала молча, не прикрывая глаз, судорожно сжимая платок.
В самом деле зачем? Какая им разница? Это для него, Вадима Борисевича, имеет смысл разобраться, как всё произошло, иначе он не поймет, что делать дальше и где искать, и кто эти люди, которые украли, словно породистого щенка, девочку Карину.
Екатерина Иннокентьевна, вы сами хотели знать подробности. У Вадима от природы был тихий, мягкий, совсем не соответствующий его работе голос, а тут он намеренно постарался придать ему ещё большую теплоту и задушевность. Но если вам тяжело слушать
Нет-нет! вскрикнула она испуганно, хотела что-то добавить, но осеклась, прерванная резким телефонным звонком.
Звонил один из двух стационарных телефонов. Грибанов и тут придерживался своих порядков: да, есть мобильные телефоны, но должны быть и стационарные на всякий случай. Причём два. В данный момент звонил тот, чей номер знали только самые приближенные люди.
Грибанов схватил трубку с такой силой, что, будь она из обычной пластмассы, наверняка бы рассыпалась.
Грибанов слушает!
Обычно он просто говорил: "да". На другом конце провода держали паузу, и он повторил, едва сдерживаясь, чтобы не заорать:
Грибанов слушает!
Вадим подошел к телефону и осторожно, словно опасаясь быть застигнутым врасплох, нажал клавишу встроенного в аппарат диктофона. Александр Дмитриевич в последний момент забыл это сделать. Впрочем, у него имелся начальник службы безопасности, у которого не было дочери, у которого никого не похищали и который обязан был во всём подстраховывать. Не так уж много это требовало профессионализма. Вполне хватало обычной предусмотрительности.
Говорите!
Александр Дмитриевич словно гвоздь в стену вбил. А точнее клин-бабу в мерзлую землю. Такой твердый, ровный, тяжелый голос у него становился в минуты высочайшего напряжения и величайшей опасности. И бешеной злобы. И, возможно, страха. Свой страх Грибанов никогда не проявлял, но сейчас Борисевич был уверен: этот страх есть, его много, и он тяжелее любой клин-бабы.