Понятно, спасибо. Выезжаю. Вы еще там?
Да. Это один из гуманитарных корпусов, сто двадцать четыре по улице Жюля Дюма. Четвертый этаж. Вы там увидите полицейских, мы оцепили все здание.
Тогда ждите меня. Я буду через тридцать минут.
Лея внизу демонстративно вздохнула и с размаху хлопнула карандашом по столу.
Лея! одернула ее сидевшая рядом Элен.
Но папа телефон наверх унес! А это значит, что он прямо сейчас уедет в Экс!
Вероятно, дорогая.
А кто же мне поможет сольфеджио сделать? Я же провалюсь!
Я помогу, ответила Элен, беря учебник дочки по теории музыки.
Лея посмотрела на мать скептически. Элен Полик сделала вид, что не заметила приподнятой брови дочери.
Глава 5. Один на миллион
Очень мило, пробурчал Верлак и потянулся через нее за очками для чтения. Хорошее настроение на целый день.
Прекрати, я знаю, что ты заметил ошибку!
Какую ошибку? Что это Бальзак сказал, а не Наполеон?
Вот именно. И почему эти мои студенты не могут написать нормально? «Однажды сказал!» Он же не сказку рассказывает, а работу пишет по истории! Из каких источников он мог это взять?
Из Интернета, откуда же еще?
предположил Верлак. Сейчас дети в библиотеки не ходят и ничего больше не читают. Я это каждый раз вижу, когда езжу на экспрессе в Париж. Сидят и три часа играют в телефоны, потому что читать разучились. Он отпил кофе и добавил: А кстати, Бальзак действительно это говорил?
В смысле?
В смысле, он это написал? Или кто-то услышал, как он что-то такое буркнул, скажем, в Гранд-опера в мужском туалете? Есть достоверная информация?
Слушай, ну ты зануда.
Верлак улыбнулся, притянул Марин под одеяло.
Я есть самий сильный человек во вся Франция, сказал он по-английски, изображая французский акцент.
Марин засмеялась и сбросила одеяло:
А я замученный преподаватель, которому нужно работы проверять.
Да брось! Ты же знала, что в эти выходные у нас мини-каникулы «Верлак и Бонне». Зачем ты вообще привозила эти работы? Чувствуешь свою вину за десятинедельные летние каникулы, плюс еще десять дней ранней осенью, да две недели на Рождество, две недели на лыжах в феврале и еще две недели отпуска в апреле по причине страшной профессиональной усталости?
Марин вздохнула.
Ты же знаешь, что я во все эти каникулы работаю, пишу и публикуюсь.
Это да, но за твоими коллегами я такого не замечал.
Марин рассмеялась:
А откуда тебе знать? Да вообще, поверить не могу, что мы с тобой в наши, как ты их назвал, мини-каникулы Верлака и Бонне об этом спорим!
Она хотела встать, но Верлак вскочил, схватил ее белую блузку со спинки кресла и стал ею размахивать:
Сдаюсь! Прошу прощения! Я идиот!
Точная характеристика, прыснула Марин.
Ну, видишь, в чем-то мы уже согласны. Пойдешь сегодня дегустировать вино с идиотом?
Антуан! возмутилась она. Мы уже вчера ходили его дегустировать и купили!
Но я приобрел ящик белого висанского, и все время только о нем и думаю. Все мои любимые сорта винограда, и все в одном вине сирах, мурведр, сенсол
Да-да. И кариньян, и гренаш.
Верлак перестал размахивать блузкой и заморгал, уставившись на Марин.
Ты, оказывается, слушала! Иногда мне кажется, что у тебя фотографическая память.
Марин на этот комплимент улыбнулась. Преподаватели в школе и университете ей говорили то же самое, но тут дело было не только в памяти: вино начинало ее интересовать. Ее родители никогда не проявляли интереса к лозам это хобби у них ассоциировалось с менее интеллектуальной жизнью или же с людьми, голосующими за консерваторов. Марин подумала о «Порше» Верлака и о его крошечном багажнике.
Ты купил только один ящик, потому что у нас уже было три из Шатонеф-дю-Пап, а машина у тебя маленькая, спортивная. Тебе минивэн нужен.
Я правильно расслышал? спросил Верлак, бросая блузку на кровать. Минивэн? Мне? Клади свои работы и пойдем, а то опять проваляемся в кровати все утро, как вчера. Горничная на нас злилась.
И куда ты будешь складывать новое вино?
Куплю с доставкой, моя милая. Верлак подошел к окну и раздвинул тяжелые полотняные шторы.
Mon Dieu , шепнул он.
Что там?
Подойди, посмотри на наш Прованс, ответил он.
Марин слезла с широкой кровати, поежилась от холода, подбегая к Верлаку. Он обнял ее за плечи. Они уставились на пятизвездочный вид Люберонских гор, сверкающих под солнцем снегами выступающих из тумана вершин. Долина, идущая между отелем и горами, рассыпалась на скрытые туманом зеленые полянки и горизонтальные черты прерывались строгими вертикалями кипарисов.
Прямо за дверью поднимался и танцевал в воздухе пар. Марин с Верлаком не сразу поняли, что он исходит от подогретого бассейна.
Марин взглянула на Верлака и спросила:
Искупаемся?
Ноябрь же.
Но дождя, как вчера, нет. А бассейн с подогревом. Поплаваем, вернемся сюда сам-знаешь-зачем, а потом я согласна ехать с тобой дегустировать вино если заедем на римские развалины в Весоне.
Поплавать да, сам-знаешь-зачем да, римские развалины нет.
Как? Разве тебе не нравятся римские развалины? спросила Марин.
На самом деле нет. Меня всегда одолевает зевота, и я чувствую себя виноватым. Я понимаю, что развалины вещь важная, но я не умею видеть красоту или воображать ее в куче рухнувших колонн.