Вы с ума сошли! вырвалось у Вивиан, когда ее ботинок зацепился за рытвину в прогнившем полу. Она едва не упала, но его рука резко обхватила ее талию, притянув так близко, что сквозь тонкую шерсть платья она почувствовала тепло его тела. Его дыхание, с примесью бренди и табака, коснулось ее виска, а пальцы, сжимающие ее бок, на мгновение замерли будто он сам не ожидал этой внезапной близости.
Безумие единственное оправдание этой прогулки, он усмехнулся, поправляя галстук, съехавший набок. Его голос звучал спокойно, но в глазах, серых как свинцовые тучи над гаванью, читалось напряжение. Вы же хотели правды, Харпер? Правда редко прячется в гостиных.
Он отпустил ее, и холодок ноябрьского воздуха снова пробрался под ее одежду. Вивиан, стараясь скрыть дрожь в коленях, шагнула к краю крыши. Отсюда, сквозь дымку, виднелись мачты кораблей, будто иглы, протыкающие небо.
Дэш вытащил из кармана серебряную фляжку, протянул ей:
Бренди? Для храбрости.
Я предпочитаю храбрость без ваших провокаций, она отстранилась, чувствуя, как дрожь в коленях сменяется жаром гнева.
Какой утонченный идеализм, он пригубил, не сводя с нее глаз. Но идеалисты редко доживают до финала второго акта.
А циники не дожидаются антракта, парировала Вивиан, замечая, как его взгляд скользнул к ее губам.
Он рассмеялся низко, глухо, как гул паровоза в туннеле.
Вы хоть знаете, за кем охотитесь? внезапно спросил он, доставая из портфеля конверт с восковой печатью в виде лилии.
За правдой, она выхватила конверт, но он не отпускал.
Правда дама капризная. Любит приносить неприятности.
А вы, Уиттакер, любите опасные игры? она дернула конверт, и печать лопнула с тихим хрустом.
Обожаю, он отпустил, улыбка медленно расползалась по лицу. Особенно в вашем обществе.
Гудок парохода на Чарльз-Ривер разрезал ночь. Вивиан сунула конверт за корсет, где уже лежали ключи от редакции и медальон с потертым портретом матери.
Встретимся в «Глоуб»? спросил он, ухмыляясь.
Только если вы не сунете нос в мою статью, бросила она через плечо, уже спускаясь по лестнице.
Вивиан, уткнувшись лицом в подушку из дамасского шелка, вздрогнула от крика чайки за окном пронзительного, как нож сквозь марлевую завесу сна.
Спальня, заставленная реликвиями прошлого и настоящего, напоминала кабинет ученого-затворника: стопки газет громоздились на письменном столе, испещренные заметками и чернильными кляксами. На дубовом секретере, инкрустированном перламутром, в беспорядке лежали блокноты, перья, вырезки из статей. Между страниц «Бостон Глоуб» виднелись вырезки из «Женского журнала» тетушкина попытка привить племяннице изящные манеры. У стены, под портретом матери в платье с высоким воротником и рукавами-буфами стояла фарфоровая кукла в платьице цвета чайной розы единственная уцелевшая игрушка из детства. Напоминание о доме, которого больше нет.
По телу пробежала дрожь не от утреннего холода, а от горьких воспоминаний. Этой ночью ей снился один и тот же кошмар, который вновь и вновь повторялся на протяжении восемнадцати лет: крик матери, сливающийся с треском балок, объятый пламенем дом, чьи безжалостные языки
уничтожали все на своем пути в том числе и обои с розами в ее крошечной детской с пианино те самые обои, которые тетушка Агата называла «вульгарными».
Вивиан вскочила с кровати, босые ступни погрузились в ковер с узором из маков. Ее взгляд скользнул по отражению в зеркале туалетного столика. Серо-зеленые глаза, унаследованные от матери, под гордыми темными бровями, сегодня казались цветом штормовой воды. Лоб пересекала тонкая морщинка следствие вечного сосредоточенного выражения. Упрямый изгиб губ отцовское наследие. И тот же волевой подбородок с ямочкой, который выдавал в ней характер.
Вивиан подошла к умывальнику, тщательно умылась, быстро провела расческой по длинным, слегка вьющимся волосам и уже практически машинально заколола их на затылке шпилькой с жемчужиной единственная изящная вещица в ее сдержанном образе, но несколько прядей тут же выбились, создавая неряшливый вид. Девушка раздраженно пригладила их ладонью, но вскоре махнула рукой. Все равно выбьются.
Быстрым, отточенным движением Вивиан застегнула ряд пуговиц на высоком вороте платья глубокий изумрудный оттенок подчеркивал бледность ее кожи, а тонкая вышивка на манжетах добавляла строгости. Ее гардероб не отличался разнообразием она предпочитала практичность женственности, чем доводила до отчаяния свою тетушку.
Вивиан! голос тетушки Агаты, строгий, как удар по клавишам расстроенного пианино, раздался с первого этажа. Опаздывать дурной тон!
Вивиан вздрогнула, торопливо схватила с тумбочки блокнот, рассыпав несколько карандашей, и бросилась к двери. В этом доме нельзя было быть ни слишком медлительной, ни слишком шумной. Все здесь от тиканья винтажных часов и фарфоровых статуэток на каминной полке в гостиной до ровных складок на тяжелых, цвета мха, портьерах требовало порядка. Даже завтрак был расставлен на белоснежной скатерти так безупречно, словно его сервировали для натюрморта, а не для живых людей.