Однажды после лекции ко мне обратились два хорошо одетых господина, которые отрекомендовали себя как представители Международного общества поощрения одаренных студентов. Сегодня я знаю, что это общество служило всего лишь ширмой, за которой скрывались совсем другие силы. Тогда же, по своей наивности, я пришел в неописуемый восторг, оттого что забрезжила надежда получить стипендию. Я надеялся, что мне наконец-то не будет стыдно за то, что на деньги моих бедных родителей я изучаю такие предметы, которые, доведись им об этом узнать, они отвергли бы от всего сердца. Кроме того, конечно, моему тщеславию немало польстило, что я, как меня уверяли, отношусь к немногим избранным.
Какое-то время все шло именно так, как я себе и представлял. Пожалуй, следует еще упомянуть о том, что в рамках договоренности я должен был также посещать курсы политической подготовки, которые проводились в этом «институте». Сегодня я понимаю, что эти люди были заинтересованы не столько в том, чтобы дать мне полезные знания, сколько в том, чтобы воспитать в рамках коммунистической идеологии, попутно стараясь разузнать обо мне как можно больше. Все шло к тому, что в будущем я стану заниматься исключительно теологией и языками. В то время я думал, что это исключительно моя собственная идея. Правда же заключалась в том, что эти мысли умело внедрили мне в голову. Служа делу коммунизма, мне предстояло сражаться с одним из самых опасных его врагов: с католической церковью. Правда, не снаружи, а изнутри.
Не стану утомлять Вас подробностями. Скажу кратко: я изучил теологию и стал священником. Сначала я горел желанием немедленно приступить к антикатолической деятельности, но меня остановили: мол, время еще не пришло. Наверное, меня приберегали для каких-то более важных целей. Часто по просьбе моих «товарищей» я передавал им более или менее конфиденциальную внутреннюю церковную информацию, и делал это охотно и без колебаний. Это обстоятельство еще сыграет в будущем свою роковую роль.
Но сначала мне следовало сделать карьеру. И я ее сделал. Тому виной не только мои личные заслуги, поскольку я неоднократно замечал, что передо мной открываются те двери, которые были закрыты для всех остальных. Мои покровители, по-видимому, имели связи в высших политических и церковных кругах. В сорок один год я стал епископом, а в пятьдесят три самым молодым кардиналом Италии.
Но я оказался для этих людей плохой инвестицией. Как говорил Уинстон Черчилль: «Кто в двадцать лет не был революционером у того нет сердца, кто остается им в сорок лет у того нет ума». По мере того как у меня появлялось все больше жизненного опыта, коммунистическая пропаганда уходила все дальше на задний план, а католическая церковь, в которую я проник как враг, начинала значить в моей жизни все больше. Все эти годы мои кураторы продолжали эпизодически поддерживать контакт со мной, а я не позволял себе замечать, что внутренне я давно порвал с ними. Слишком велик был страх, что они выдадут меня и я потеряю все, чего достиг в этой жизни. Я не бравирую своим эгоизмом, все мы всего лишь люди! Во всяком случае, я считал, что блестяще воспользовался возможностями, сохранив притом свою независимость, и что так будет продолжаться вечно. Три дня назад я еще в это верил. Но это была лишь иллюзия, которой я лишился накануне конклава, когда под дверь моего номера в «Доме святой Марфы» засунули письмо. (Не знаю, как и при чьем посредничестве это сделали.) Я понял, что час истины настал. Мне однозначно дали понять, что я должен следовать приказам отправителя, если не хочу, чтобы моя карьера и мое доброе имя оказались полностью уничтожены.
Теперь я должен голосовать в конклаве только за тех кандидатов, которые имеют наименьшие шансы на победу. Видимо, они планируют повлиять на выбор нового папы, исключив при этом всех фаворитов. Поскольку я обладаю лишь одним голосом, который в конечном итоге едва ли способен серьезно склонить чашу весов в ту или иную сторону, очевидно, что я не единственный агент влияния. Прошлой ночью, уже засыпая, я вспомнил разговор пятнадцатилетней давности с одним из моих покровителей. Тогда я случайно узнал, что они изначально завербовали сто человек и что, кроме меня, до самого верха добрались еще четверо. Кто они, я так и не узнал, но боюсь, что, в отличие от меня, они всё еще активно поддерживают связь с кураторами и сегодня занимают высокие посты в Ватикане. Возможно, что они также доросли до кардиналов.
Теперь вы понимаете, синьор Кавелли, почему я не могу довериться никому, кроме Вас. Я вверяю свою судьбу в Ваши руки, ибо не вижу другого выхода. Как поступить, чтобы не принести вреда католической церкви, я тоже не знаю. В первом конверте я получил и другие инструкции: от меня требуют подробных отчетов обо всем происходящем на конклаве, какие кардиналы сколько голосов получили. Я подумывал о том, чтобы давать ложную информацию, но это слишком рискованно, поскольку, кроме меня, есть по крайней мере еще четверо ренегатов.
Если те сообщат правду, то кураторы сразу поймут, что больше не могут мне доверять. Эти отчеты мне следует оставлять на полу в своей комнате, прикрепив к ним тонкую нить, за которую посыльный вытащит их, не открывая дверь.