Таковы же приписываемые Арату, помимо «Явлений», поэмы, посвященные врачеванию и фармакологии (Ιατρικά δυνάμεις, Σύνθεσιν φαρμάκων). Интересно, что античная традиция связала имена Арата и Никандра (родившегося полстолетия спустя после смерти Арата) легендой о соревновании двух поэтов, в котором врач Арат сочиняет поэму по астрономии, а астроном Никандр поэму по медицине. Поэтическая ценность подобных произведений может показаться из сегодняшнего невысокой, но версификационной технике их авторов нельзя не отдать должного и сегодня. Вопрос состоит, однако, в том, в какой степени такая техника оставалась самоценной для эллинистических авторов, а в какой она также служила и каким-то «содержательным» запросам современного им общества.
Известно, что поэма Арата была сразу с восторгом встречена его современниками. До нас дошли эпиграмммы Каллимаха (27), Леонида Тарентского (АР, IX, 25), Птолемея (Vita I) первые в длинном ряду последующих славословий в его адрес. Традиция донесла каламбур Антигона, якобы сказанный им Арату: «Сделай Евдокса более Евдоксом» (Εύδόξωι, то есть «более славным»). Попробуем понять такие оценки. Практическую значимость астрономических и метеорологических знаний в древности объяснять не приходится. Земледелие и мореплавание необходимо требовали набора сведений первостепенных для определения сезонности полевых работ и безопасности морских предприятий. Время восхода и захода светил, природно-климатические знамения были наполнены более насущным смыслом для древнего человека, чем для нынешнего. Знания эти были освящены к тому же литературной и философской традицией. Необходимость изучения астрономии утверждается Гесиодом (важно заметить, что помимо «Трудов и дней» Гесиоду приписывалось, по свидетельствам Афинея и Плиния, и какое-то специальное сочинение по астрономии). Знатоками астрономии считались уже древние мудрецы. Фалесу приписывается авторство морской астрономии, Анаксимандру создание первой небесной карты. Традиция сохранила имена многих астрономов, занимавшихся практическими вопросами календаря и морской навигации: Фока Самосский, Клеострат Тенедосский, Метон, Евктемон, Энопид Хиосский. Платон полагал знание астрономии обязательным для всех граждан государства (Законы VII, 809, C-D; 817 Е-818 А; 822 А-С). В гиппократовском корпусе ценность астрономических наблюдений распространяется также на медицину: умение разбираться в астрономии позволяет наилучшим образом использовать «сезонные» методы лечения болезней, избегая пагубных для здоровья перемен погоды («О воздухах, водах и местностях». 2, 10-11; «О соках». 15), что, может быть, отчасти объясняет и вышеупомянутую легенду об Арате-враче. Заметим, кстати, что поскольку предсказание погоды связывалось по преимуществу с особенностями восхождения и захождения звезд, четкой границы между астрономией и метеорологией в античности, по-видимому, не было: наблюдение небесных и метеорологических явлений могло равно относится к астрономии (Секст Эмпирик. Против математиков. V, 1-2).
Задолго до Канта «звездное небо над головой» давало повод, однако, думать не только о практической пользе астрономических наблюдений, но и об их «теоретическом», «умозрительном» смысле. Природа озадачивала наблюдателя поиском метафизических закономерностей в окружающем мире. Освященная философской и научной традицией слаженная и бесперебойная механика космоса (напомним здесь, что греч. слово «космос» указывает на многозначность глагола κοσμέω, обозначавшего процесс упорядочения и вместе с тем украшения «порядок» и «наряд» одновременно) представала в контексте натурфилософского вопрошания о мире естественным эталоном, открывающим за очевидной красотой звездного неба «предельные» основы мироздания. Слово «явление» (т. е. буквально «доступное зрению») предполагает в греческом языке классической и эллинистической эпохи по преимуществу астрономический контекст. Явление это все то, что можно видеть над головой и одновременно то, что скрывает свою невидимую основу. Какими бы не были догадки об этой основе, она, во всяком случае, виделась чем-то более надежным, чем калейдоскоп социальной повседневности и житейских случайностей (о всевластии Случая, правящего человеческими судьбами, рассуждал, между прочими, современник Арата Деметрий Фалерский ).
В описании Арата величие космоса и вообще порядок природных явлений предстает разумным, богохранимым