Фуше. Точно так же я не посвящал его в достаточно тонкое искусство составления секретных бюллетеней, идеи, а зачастую и написание которых должны быть прерогативой самого министра (полиции). Убогие таланты Савари на этом поприще, иронически замечает Жозеф, были мне хорошо известны»{597}. Савари назойлив. Он задает своему предшественнику несчетное множество вопросов. «Я же, замечает Фуше, забавлялся тем, что говорил ему (в ответ) всякую чушь»{598}. Но даже такого ограниченного служаку, как новый министр полиции, невозможно было разыгрывать до бесконечности. В конце концов мысль о том, что его провели, как мальчишку, вдоволь поиздевавшись над его неопытностью и промахами, доходит и до Савари. «Фуше, пишет он в своих мемуарах, обманул меня, представив мне нескольких агентов, которые принадлежали к отбросам общества Это были единственные агенты, с которыми он меня познакомил»{599}.
Наступает один из самых удивительных эпизодов в жизни Фуше «дуэль» всевластного императора со всезнающим экс-министром. Через 3 дня после отъезда Фуше из Парижа он получает лаконичную записку от государственного секретаря Марэ: «Возвратите Его императорскому и королевскому величеству вашу частную переписку (с ним) за весь период вашего министерства». Фуше столь же лаконично отвечает, что он сжег все приказы и личные письма императора. На следующий день Марэ повторяет свой запрос и получает тот же ответ. Через неделю Марэ повторяет то же требование в третий раз, подчеркивая, что император считает письма собственностью министерства. И вновь из Феррьера раздается упрямое «нет». Посланцы императора: Бертье, Реаль. Дюбуа несколько раз посещают экс-министра, стремясь возвратить бесценные документы законному владельцу. «Переговоры с Фуше велись так, писал Уврар, как ведутся переговоры одной суверенной державы с другой, посредством посланников»{600}. В ход были пущены уговоры, угрозы, требования, но все бесполезно: Фуше твердо стоит на своем бумаги сожжены и возвращать ему нечего. «Посланцы (Наполеона), замечает Уврар, возвратились из Пон-Карре с пустыми руками, чтобы сообщить императору об отказе (Фуше), который вряд ли смог бы себе позволить какой-нибудь король»{601}. Конфликт разрастается. В ответ на сообщения своих посланцев, вернувшихся из Феррьера ни с чем, Наполеон разражается площадной бранью. Луи Александр Бертье, принц Невшательский, герцог Ваграмский, человек на 16 лет старше императора, его бессменный начальник штаба, «удостаивается» прозвища «бабы»{602}. Разговаривая на ту же тему с префектом полиции Дюбуа, Наполеон называет Фуше «мерзавцем», «величайшим мерзавцем». В гневе он восклицает: «Но пусть не надеется (Фуше) сделать со мной то же, что сделал он со своим Конвентом, со своей Директорией Он низко изменял им и продавал их У меня зрение получше, чем у Барраса, и со мной не так легко ему сделать это Пусть же уверится в том Но у него есть заметки, есть инструкции мои я хочу, чтобы он возвратил их Мои бумаги у него хочу, чтобы он возвратил их мне»{603}. Наполеон не верит в уничтожение бумаг, и он прав: сам Фуше в мемуарах признается, что припрятал в надежном месте документы, являвшиеся своего рода охранными грамотами{604}.
Упорное, превосходящее всякое вероятие сопротивление подданного воле суверена вызывает восхищение всех, кто не имеет причин пресмыкаться и раболепствовать перед императором. Герцог Отрантский может быть доволен, хотя как никто понимает, насколько он близок к пропасти, к той грани, за которой ни многознание, ни упорное запирательство уже ничего не значат, «по своему характеру, писал о Фуше Сорель, он принадлежал к разряду интриганов и злодеев, но партия жертв никогда не была его партией»{605}.
Как всегда в случаях, когда обстоятельства вынуждают его действовать в нестандартной обстановке, он делает неожиданный ход. Ночью, после того как его в очередной раз посещают императорские посланцы, Фуше исчезает из Феррьера и тайно приезжает в Париж. На следующее утро, как ни в чем не бывало, он является в Сен-Клу. Наполеон принимает своего экс-министра на редкость приветливо, обнимает его, даже льстит этому человеку с тихим голосом, вкрадчивыми манерами и внешностью, которую не удается верно передать лучшим придворным живописцам. Лишь в конце аудиенции император «вспоминает» о своих письмах и требует у Фуше вернуть их ему. Разговор, состоявшийся вслед за этим, в мемуарах Фуше изложен следующим образом: «Государь, ответил я не дрогнувшим голосом, я сжег их». «Это неправда». «Я должен был сделать это» «Убирайтесь» «Но, государь» «Убирайтесь, я вам говорю!»{606}.
Не успевает герцог Отрантский вернуться в Феррьер,
как к нему вновь, и уже в который раз, является Бертье. Он сообщает экс-министру, что никогда еще не видел Наполеона в большем гневе, что император уверен в том, что Фуше разыграл его посланцев. Принц Невшательский умоляет, требует от Фуше подчиниться воле государя. Фуше непреклонен. «Более чем когда-либо, пишет он в мемуарах, я утвердился в мысли не уступать и тщательно сохранить неопровержимые доказательства того, что наиболее жестокие и инквизиторские меры, исполненные во время моего министерства, были настоятельно предписаны (мне) приказами, исходящими из кабинета и собственноручно подписанными императором»{607}. Если верить герцогу Отрантскому, в ответ на угрозы Бертье он произносит патетическую речь: «Пойдите к нему (Наполеону) и скажите ему, заявил экс-министр, что вот уже 25 лет я привык укладываться спать с головою на эшафоте мне известна степень его (Наполеона) могущества, но я не страшусь его и, добавьте, что коль скоро он желает сделать из меня Страффорда[83], он волен поступить таким образом»{608}. Решимость решимостью, но в какой-то момент у Фуше сдают нервы. Император посылает ему коротенькую записку следующего содержания: «Господин герцог Отрантский, ваши услуги мне больше не угодны. В течение двадцати четырех часов вы обязаны выехать в свое поместье»{609}. Не эта ли записка Наполеона была той последней каплей, которая привела Фуше к мысли об эмиграции? Ответить на этот вопрос безапелляционным «да» или «нет» не представляется возможным. Сам Фуше в своих мемуарах пишет о том, что к решению покинуть Францию он пришел вследствие собственных рассуждений и уговоров своих друзей{610}. Правда, накануне своего отъезда из Феррьера Фуше все же передает какие-то бумаги в руки посыльных императора. Герцогиня дАбрантес связывает это с приездом в поместье экс-министра префекта полиции Дюбуа. Император категорически приказал префекту требовать у Фуше «всех бумаг, которые дошли к нему от меня Если он откажется если откажется тогда отдать его в руки десяти жандармов, отвезти в Аббатство, и, клянусь Богом, я покажу ему, что можно скоро оканчивать процессы». Исполняя распоряжение властелина, Дюбуа прибыл в Феррьер. «Увидевши перед собой врага, или, лучше сказать, соперника своего, Фуше задрожал Дюбуа изложил ему причину своего посещения Чтобы я возвратил ему заметки его, милостивый государь! закричал Фуше и начал бегать по комнате как сумасшедший. Чтобы я возвратил его заметки!.. А где прикажете мне взять их? Я сжег их, говорю вам!.. Я уже клялся в этом и поклянусь еще сколько угодно Но у графа Дюбуа были предписания точные, определенные. С Наполеоном не смели шутить Должно было повиноваться, и потому надобно было наконец произнести слово: Аббатство!.. Едва герцог услышал это слово, как мертвенный цвет покрыл его лицо, и без того уже серое Граф Дюбуа думал, что с ним сделается обморок Ноги его подкосились и он упал в кресла, совершенно уничтоженный Аббатство!., меня в Аббатство!., но что же он хочет сделать со мной?.. Нарядить суд, говорите вы? Он вскочил и опять бегал по комнате, как сумасшедший. Префект старался успокоить его и снова заговорил об отдаче бумаг. Но я повторяю вам, что они все уничтожены!., сожжены!.. Неужели думаете вы, милостивый государь, что я оставил бы у себя бумаги, которые могли когда-нибудь мало погубить меня развеять, испепелить повести на виселицу моих детей, внучат, потомков до четвертого колена! И он беспрестанно бегал по комнате, ударяясь о мебели, сжимал руки и был в совершенном отчаянии словом, никогда не видывали человека в таком ужасе. Префект сжалился над ним Послушайте, сказал он ему, Я запечатаю какие-нибудь из ваших бумаг: ведь с вами, верно, есть какие-нибудь?.. Императору скажу, что вы не хотели показать мне ничего, и что Реалю останется только приехать и вскрыть печати. Реаль, кажется, вам друг С императором страшно только первое движение Ему надобно заснуть после своего гнева, и на другой день не останется никаких следов Успокойтесь, и все пойдет хорошо. Они в самом деле собрали множество бумаг самых незначительных, потому что других, кажется, и не было»{611}. Однако, даже обманув Дюбуа, герцог Отрантский не чувствует себя в безопасности. Решение убраться подальше от императора и императорского гнева приобретает конкретные очертания.