Роялистский агент писал из Парижа в Лондон: «О Фуше нет больше и речи»{440}, полагая, по всей видимости, что его политическая жизнь окончена. Он ошибся, как ошибались многие, пытавшиеся прогнозировать карьеру этого непостижимого человека. Списывать Фуше оказалось рано. 18 июля 1804 г. читатели «Монитёра» прочли в газете, что «сенатор Фуше назначается министром полиции министерство полиции восстанавливается»{441}. Каковы были причины возвращения Фуше к активной политической деятельности? Зачем императору понадобилось вновь учреждать министерство полиции? Отвечая на эти вопросы на о. Св. Елены, Наполеон говорил: «Я назначил его (Фуше) во второй раз (министром полиции), так как полагал, что он ничтожество, но ничтожество, знакомое со всем распорядком работы (полиции)»{442}. Жозеф Фуше в своих мемуарах на те же вопросы, разумеется, отвечал иначе: если в области внешней политики со всеми делами справлялся Талейран, писал Фуше, то «во внутреннем управлении отсутствовала важнейшая пружина общая полиция которая гарантировала безопасность империи. Наполеон сам обнаружил образовавшуюся пустоту и императорским декретом восстановил меня в должности шефа полиции»{443}. Фуше отмечал, что, восстанавливая его в прежней должности, император «наделил его большими полномочиями», нежели те, которыми он обладал до своей отставки{444}. Министерство полиции укрепили, дав Фуше в помощники 4 советников: Реаля, Пеле де ла Лозера, который был доверенным лицом Камбасереса, Мио де Мелито, являвшегося человеком Жозефа Бонапарта, и Дюбуа, которого сам Фуше характеризовал как «старого скрягу слепо преданного властям предержащим»{445}. Официально их задача состояла в надзоре за работой префектов и специальных комиссаров, неофициально одной из главных функций помощников была слежка за собственным патроном. Тягаться с ним, однако, было бы не под силу и куда большему числу помощников. «С физиономией кота и столь же хитрый, как кот»{446}, Фуше легко управился с «четверкой», ловко сталкивая непрошеных ассистентов друг с другом, играя на их взаимной вражде и завистливости.
Фуше
Во время своего второго министерства Фуше оставил без изменения систему, созданную им в первый год консулата. На помощников-соглядатаев он возложил нудную, рутинную, совершенно не представлявшую для него интереса работу по министерству. Все советники являлись к нему с докладами в четвертый день каждой декады (т. е. каждую среду) и выслушивали его мнение. Сам же он, как обычно, взял в свои руки высшую полицию. Здесь, правда, под его началом трудился ловкий и проницательный чиновник, бывший семинарист Пьер-Мари Демаре{447}, ведавший отделом, задачей которого была борьба с антиправительственными заговорами и тайными обществами. Родом из Компьена, Демаре получил образование в коллеже Дюплесси. Как и Фуше, он должен был стать священником, но, как и его шеф, не принял сан. В годы революции Демаре был в первых рядах самых ревностных якобинцев, но позже предпочел напрочь забыть о своем «бунтарском прошлом». По свидетельству современников, Демаре отличали такт, обворожительная улыбка и талант задавать коварные вопросы{448}. В качестве помощника Демаре хорошо «дополнял» министра полиции. Не вызывает, однако, сомнений, что секретнейшие дела оставались в ведении самого Фуше. К тому же Демаре, этот своеобразный вице-Фуше, по словам своего шефа, не обладал таким незаменимым для полицейского качеством, как предусмотрительность, громадный недостаток{449}.
Фуше увеличил число полицейских комиссаров в главных городах империи. Под надзором министра полиции находились жандармерия, все государственные тюрьмы и выдача паспортов. Основу секретных фондов министерства полиции составляла плата, взимаемая за паспорта, и налоги с игорных домов, а также всякого рода сомнительных заведений. Видимо, как раз по поводу последних герцогиня дАбрантес писала: «Фуше, человек нравственный велел однажды схватить жительниц Дворца равенства и других мест для того, чтобы заставить их иметь билеты. Он хотел порядка в самом пороке»{450}. Но главное, чего он хотел и чего в конце концов добился, были деньги.
Водворившись в привычном кабинете отеля Жюинье, Фуше проводит политику, провозглашенную им прежде. Полиция, заявляет он, должна не столько заниматься репрессиями, сколько в корне пресекать любую попытку антигосударственной и антиобщественной деятельности. Для этого, как и раньше, первостепенное значение имела разветвленная система полицейского надзора и слежки. «Я, хвастал Фуше, возродил старую полицейскую максиму: три человека не должны встретиться и поговорить по душам без того, чтобы министр полиции не узнал об этом на следующее же утро»{451}. При этом, по мнению министра полиции, вся «профилактическая» работа должна быть скрыта от глаз публики. «Полиция, наставлял Фуше своих подопечных, является властью регулирующей, она всюду ощущается, но нигде не заметна; внутри государства она занимает место той власти, которая поддерживает во вселенной гармонию небесных тел, и точность действий ее нас поражает, хотя мы не можем разглядеть ее причину»{452}.