«Мои противники, вспоминал Фуше, трудились над тем, чтобы свести мои функции к функциям чисто административной полиции; но я был не тот человек, чтобы смириться с этим. Сам первый консул твердо высказался против любой попытки, предпринятой в этом направлении. Он сказал, что, желая лишить его моих услуг, его подвергают опасности остаться беззащитным перед лицом контрреволюционеров, что никто лучше меня не знает, как организовать полицию против английских агентов и шуанов и что моя система его вполне устраивает»{314}. Тем не менее, несмотря на «комплименты» в адрес Фуше, Бонапарт не отказался от своей идеи. Он был уверен в необходимости иметь не одну, а сразу несколько полиций.
Параллельное существование различных полицейских отделов вело к любопытным результатам: некоторые шпионы работали «совместителями»: так, некий Робийяр был и личным шпионом Наполеона, и шпионом министра полиции. Плата была, разумеется, двойной{315}. Однако, вне всякого сомнения, все остальные полицейские ведомства не шли ни в какое сравнение с полицией самого Фуше. На него шпионил даже личный секретарь первого консула Луи Антуан Бурьенн. Узнав о том, что Фуше тратит 100 тыс. франков в месяц, чтобы быть в курсе всего, касающегося жизни первого консула, Бурьенн предложил министру исчерпывающую информацию о Бонапарте за каких-то 25 тыс. франков. Фуше, конечно, согласился на это предложение{316}. Сделка оказалась для министра полиции более чем выгодной. «Я имел все основания, пишет Фуше, быть довольным его (Бурьеына) ловкостью и пунктуальностью»{317}. По-прежнему бесперебойно «работал» другой канал информации Фуше, где осведомительницей выступала жена первого консула{318}. «У меня была возможность проверить информацию секретаря той, которую я получал от Жозефины, и наоборот. Я был сильнее, чем все мои противники вместе взятые», пишет Фуше{319}.
Первый консул как мог пытался вести свою контригру. Охотясь за информацией о планах Фуше, пытаясь раздобыть сведения относительно замыслов Талейрана, Наполеон пришел к малоутешительному выводу. Выяснилось, что ни Фуше, ни Талейран никогда и ничего не пишут сами, но их друзья, их креатуры пишут, и благодаря письмам этих доверенных лиц можно попытаться проникнуть в мысли Талейрана и Фуше. Слишком зыбкая почва для умозаключений и в то же время великолепное доказательство бессилия диктатора бороться с Фуше на том поприще, где его первенство было неоспоримо. «Тут с Фуше никакие Наполеоны, никакие Александры Македонские не могли бы справиться»{320}.
Признавая несомненные способности Фуше в полицейском сыске, Наполеон, тем не менее, не доверял своему вездесущему министру полиции. Фактом, подтверждающим это недоверие, было учреждение личной полиции первого консула, о чем уже говорилось выше, во главе которой последовательно сменили друг друга Дюрок, Монсей, Даву и Жюно. «Бонапарт имел слабость бояться Фуше и считать его необходимым», писал Бурьенн{321}. Недвусмысленным доказательством этого было расширение функций префекта парижской полиции Дюбуа, «который исполнял свою должность так, пишет современница, что не имел ни малейшей надобности
в надзоре» и был, по определению герцогини дАбрантес, «человек самый искусный и в то же время не притеснитель»{322}. Наполеон поручил ему наблюдение за недовольными{323}. Причем о самом префекте он высказался весьма комплиментарно: «Надобно, сказал первый консул, брать не того, кому прилично место, а того, кто сам приличен месту»{324}. Оскорбленный «в лучших чувствах», министр полиции опосредованно мстил обидчику, исправно дурача его многочисленных ищеек. «Фуше, свидетельствует Бурьенн, часто заводил агентов дворцовой полиции в расставленные им сети»{325}. Наполеон, конечно, знал об этих маленьких победах Фуше, но обойтись без него не мог.
В 1800 году, наряду с «Маренгским интермеццо», заставившим Наполеона куда настороженнее чем прежде относиться к своему министру полиции, еще одним обстоятельством, сильно осложнившим положение Фуше, был неожиданный всплеск издательской активности во Франции, случившийся в это время. «Во второй год консульства, вспоминает герцогиня дАбрантес, явилось такое множество памфлетов, что генерал Бонапарте наконец сильно рассердился на Фуше, и гнев его производил много сцен, которые были тем неприятнее для министра, что происходили не наедине с Первым Консулом, а часто в присутствии пятнадцати, двадцати человек, как я была сама свидетельницей этого один раз в Мальмезоне и другой раз в Тюильри»{326}. Правда, очень скоро первый консул убедился, что небезопасно прилюдно делать Фуше замечания и даже безоглядно «прорабатывать» министра полиции, оставаясь с ним один на один, дело тоже совсем не простое. Так, однажды будучи в дурном настроении, Бонапарт сказал о том, что он удивляется, как это Фуше «со своими всем известными талантами не может руководить полицией получше и что существует масса вещей, о которых он даже не подозревает». «Да, ответил Фуше, есть веши, о которых я не знал, но о которых знаю теперь. К примеру, человек невысокого роста в сером сюртуке довольно часто покидает поздно ночью Тюильри, пользуясь для этого потаенной дверью и сопровождаемый единственным слугой, в карете с зашторенными окнами отправляется к синьоре Грассини[47]; этот человек вы, а певица изменяет вам со скрипачом Роде»{327}.