И, действительно, через некоторое время тот же человек подал ему в дверь большой кусок хлеба и сыра. Урвичу этот хлеб и сыр показались особенно вкусными, такими, каких он будто никогда не ел до сих пор.
Подкрепившись, он постарался осмотреть свою тюрьму, но осмотр этот не дал ничего утешительного: стены подвала были толстые и каменные, пол тоже каменный, дверь крепкая и маленькое окошко с решёткой такое маленькое, что если б даже не было в нём решётки, пролезть в него казалось невозможным. Волей-неволей приходилось ждать и покориться своей участи.
Наступил вечер, окошечко потемнело. Урвич лёг на циновку, сняв с себя пиджак и положив его под голову.
Он заснул.
Долго ли проспал он так он не знал; его разбудил стук отворяемой двери.
Ему опять сунули в рот платок, связали руки, закрыли повязкой глаза и на этот раз повели куда-то.
X
Ему всё-таки показалось, что они кружат всё по тому же месту.
Наконец он почувствовал, что руки у него свободны, и в тот же миг повязка спала с его глаз.
Он стоял посреди пустынной улицы один. Была ночь, тёплая южная звёздная ночь.
Куда девались его провожатые, было неизвестно они словно сквозь землю провалились.
Он стоял один среди улицы. Дома кругом казались все одинаково безмолвны, с запертыми дверями и спущенными зелёными жалюзи на окнах.
Урвич несколько раз оглянулся и ни в одном из домов не узнал того, в который завезли его сегодня утром, словно это была совсем другая часть города.
Впрочем, утреннее происшествие случилось с ним так быстро, что он не мог иметь времени, чтобы заметить внешность дома в чужестранном, да ещё азиатском городе, в котором был первый раз в жизни.
И теперь стоял он, положительно не зная, в какую сторону ему направиться. Чтобы попасть на пароход, нужно было выбраться к морю.
Урвич знал, что Сингапурская бухта омывает город с юга, значит, ему следовало повернуть в ту улицу, которая идёт на юг и, держась её направления, выйти к морю, а там, идя по берегу, найти свой пароход.
К тому же мог он встретить и рикшу по дороге. Впрочем, теперь он боялся рикш и решил справиться самостоятельно.
Но если б даже он и хотел рискнуть снова сесть теперь ночью в предательскую колясочку, завёзшую его и днём в западню, он не мог бы этого сделать в настоящую минуту, потому что вокруг него на улице не было видно ни души ни прохожих, ни рикш, никого.
Очевидно, его завели на окраину, так как портовый город Сингапур не мог замирать вовсе на ночь. Обыкновенно в портовых городах на главных артериях жизнь идёт, не прерываясь целые сутки.
У себя на севере Урвич давно бы ориентировался. Он знал, что по Большой Медведице, соединив мысленно линией две крайние звезды её «кастрюльки», легко отыскать на продолжении этой линии северную Полярную звезду, а по ней узнать, где юг, восток и запад.
Но здесь, почти под экватором, Большой Медведицы не было видно, наверху над Урвичем блестели в синем небе прекрасные, но не знакомые ему звёзды. Он мог только любоваться ими, но никакой помощи оказать они ему не могли.
Он пошёл наугад прямо перед собой в ту сторону, куда был повёрнут, когда развязали ему глаза. Едва он сделал несколько шагов, как от стены ближайшего дома, словно тень отделилась, и к нему стал приближаться голый темнокожий человек с повязанными только бёдрами и чем-то, вроде белой чалмы, на голове.
Он шёл прямо на Урвича. Тот, едва человек приблизился, схватил его за плечо и стиснул, сочтя за лучшее самому напасть первому, чем снова подвергнуться нападению.
Темнокожий, вместо того чтобы сопротивляться или вообще выказать какое-нибудь враждебное действие, закивал, по-видимому, очень дружелюбно головою и засмеялся.
Я друг, заговорил он сквозь смех на ломаном английском языке, на котором объясняются сингапурцы в Коломбо, я друг, Nicol Wanich.
Урвич, удивлённый, отпустил темнокожего, поняв, что он хотел объяснить о своей дружбе, и не разобрав, что значили последние его слова.
Nicol Wanich, с трудом повторил этот неизвестно откуда взявшийся «друг».
Урвич долго не мог сообразить, в чём дело, пока, наконец, не понял, что таинственные слова Nicol Wanich должны были обозначать его собственное имя и отчество, то есть «Николай Иванович».
Ты знаешь, как меня зовут? спросил он.
Темнокожий закивал опять головою и захохотал ещё громче.
Пусть господин Nicol Wanich, уверенно сказал он, идёт за мною Я проведу господина.
Куда?
Господин увидит.
Но откуда ты знаешь моё имя?
Пусть только господин идёт за мною, я друг господина.
«Я пойду за ним, решил Урвич, хотя бы для того только, чтобы узнать, почему известно этому человеку моё имя?»
И он пошёл за ним.
В самом деле, трудно было отказать себе в удовольствии расследовать, кто был этот встретившийся в критическую минуту человек ночью в Сингапуре на пустынной улице и назвавший по имени Урвича, который никогда не бывал здесь в своей жизни.
XI
Фонарей не было вовсе, и дорога освещалась только яркими звёздами.
Они шли сначала всё прямо, потом сделали несколько поворотов и вдруг очутились на перекрёстке улицы, освещённой так ярко, как будто тут была торжественная иллюминация.