Нет, я ровно ничего не имел возразить, успокоил его Манюкин. Я только попросить хотел: не гудите столь громко, а то сожитель мой проснется! и кивнул на дощатую, погуще оклеенную газетами стенку позади себя.
Уже теперь все устанавливается по будничному ранжиру, посбавил Фирсов голосу, глядясь в черную густоту вина. Пошатнувшаяся было жизнь возвращается в положенный для цивилизации порядок: чиновник скребет пером, водопроводчик свинчивает и развинчивает, жена дипломата чистит ногти а, скажем, не наоборот? Организм обтягивается новой кожей, ибо без кожи жить и нечистоплотно, и жутко, и просто холодно. Безумно люблю наблюдать, в какой мере свыше чем тысячелетнее ношение определенной одежды повлияло на душевно-нравственное устройство человека. Голый исчезает из обихода, вот и приходится в поисках его спускаться на самое дно Боюсь, не очень понятно изложил? Извиняюсь, я вам пепел стряхнул на коленку
Пустяки, на меня теперь все можно вздрогнул Манюкин, и часть вина выплеснулась из переполненной чашки. Действительно, не понял: вы уж не меня ли описать хотите? Гол я действительно наг, сир и общедоступен для описания! А ведь гейдельбергский студент, даже что-то о сервитутах учил, а нынче из всей римской истории удержалось в памяти одно только слово: Публий Смешно! горько сознался он. Все, все утратил, будто и не было ничего! А ведь было, было! Дедовские книги из усадьбы, инкунабулы разные на семи грузовиках вывезли в революцию; так что очень даже было, но разве плачу я!.. Чему вы усмехнулись?
Это когда про Грибунди вы давеча рассказывали, то же выражение попалось у вас Мельком! Нет, собственно, не в вас я целился. А вот скажите, Векшин, Дмитрий Векшин, кажется в этой же квартире живет? Признаться, его-то мне и надо, и для прикрытия вы уж позвольте изредка забегать к вам! Соблазнительно кусок этот прямо с кровью из жизни вырвать, пока в нем не ослабло, не распалось мышечное напряжение. В этом смысле я уж целиком и всю эту квартирку захвачу, с вами в том числе с вашего позволения, разумеется.
И с целью приручить заранее этого несколько задичалого человека, сочинитель довольно подробно изложил Манюкину свои профессиональные планы, утаив лишь главные сюжетные ходы, даже коснулся архитектуры будущего произведения и наконец закинул в душу Манюкина искусительную возможность посмертно закрепиться в литературном произведении, причем в приличном трагическом рисунке, то есть с сохранением личного достоинства.
Ну, раз с соблюдением достоинства, то пожалуйста
задумчиво пошутил хозяин, допил чашку и как-то безотчетно перешел к окну. Притушив гаснувшую лампчонку, Фирсов последовал за ним.
Наползало утро. Пробившись сквозь отсыревшую газету, шустрый рассветный ветерок из форточки путал и сплетал воедино два табачных дымка Зыбкий сизый воздух за окном пестрел от хлопьев падающего снега, а лужи на мостовой снова успели затянуться снежком. В этот час особенно запоминались и щемили сердце хрупкая ветхость здешних человеческих жилищ там внизу и опустелость словно вымершей окраины.
Спать еще не хочется? спросил Фирсов.
Расхотелось вздохнул Манюкин. Нет, я не жалуюсь: привык и к холоду, и к обиде, и прежде всего к самому себе. Не жалуюсь, что какая-то там длинная и глупая трава он кивнул на единственный тополек во всем пространстве, охваченном рамой окна, и в стужу надеется на что-то, ждет весны, а я, человек, закоченел навечно. Видимо, самим существованием вещи оправдываются ее назначение и смысл. Ничто, милый друг, не противоречит ныне моему мировоззрению. Я научился понимать весь этот шутовской кругооборот!
А я люблю, когда снежок падает, невпопад отозвался Фирсов. Прекрасен город в снегу Кстати, это самая большая вещь, которую себе на шею выдумал человек
И поразительно: все я теперь знаю, но не бегу: от себя бежать некуда! вырвалось у Манюкина со странным смешком. Бежать надо, когда есть что сохранять. У меня не осталось Он показал Фирсову пустую чашку. Выпито и вылизано-с!
Но тут в тишине раздались шаги. Кто-то шел по коридору, не скрываясь и не опасаясь потревожить лютого манюкинского сожителя. Сергей Аммоныч метнулся было притворить приоткрывшуюся дверь во избежанье непременного вторженья, как уже вошел тот, о ком все время с нетерпеньем помышлял Фирсов. И хотя в мыслях он целиком владел судьбой этого человека, дыханье сочинителя сейчас почти замкнулось от волненья.
VI
Ага, поймал, подпольные секретцы ведете? задиристо бросил он с порога, приглядываясь и не в силах опознать против света чем-то знакомое лицо манюкинского собеседника.
Здравствуйте, Дмитрий Егорыч, сказал Фирсов.
кто? опросил тот с колючим вызовом.
Фирсов, без заминки ответил сочинитель, возвеселясь чему-то.
Поди, в тресте бумагой шуршишь? Несуществующие товары переписываешь? с озлоблением на что-то далекое, наболевшее и свое перечислял Митька.
Нет, я книжки про людей пишу, на пробу сообщил Фирсов, не отводя таких же сощуренных глаз.
А-а покровительственно и смутясь чего-то протянул Митька. А я вот парикмахерствую, головы оформляю. И сколько, понимаешь, ни стригу, ни одной правильной не попалось, круглой все какие-то, черт, бутылочные! Без вражды или дружбы пока они изучали друг друга, и вот уже нельзя было с достоверностью утверждать про Митьку, что он пьян. Опять же выпиваете на невыясненные средства! укорительно заметил он, пиная ногой пустую бутылку.