Оранжевая штукатурка стен давала свой особый отсвет в тусклое сияние паркета. Широкое распахнутое окно отражалось в нем. Зимой Ершов спал при открытой форточке.
Стол, два стула, складная походная кровать, накрытая суконным одеялом, полка с книгами да коврик на полу для упражнений это и была вся обстановка необходимого обихода. Качалка вещью обихода не была. Да и качалкой она только казалась. Ее видели над фиордами Норвегии, над берегами Гренландии, над дрейфующей льдиной и мало ли еще где! Она
приземлялась близ Сан-Франциско, реяла в стратосфере...
Но, само собой разумеется, мать Коли Ершова, подобно всем остальным, искренно полагала, что это качалка, а потому и отважилась однажды обогатить в отсутствие сына его обстановку еще и высоким круглым столиком, покрытым кружевной салфеткой.
Коля Ершов, вернувшись, тотчас заметил нововведение и выставил его за дверь, прикрепив записочку: «Мама! У меня не магазин мебели. Н. Е.».
Над кроватью Коли висела малокалиберная «Гекко». А дальше, по всему периметру стен, размещена была в два ряда галерея портретов, залитых в гипсовые щитки. Это были почти сплошь ученые, деятели и герои авиации, воздухоплава ния и стратонавтики.
В течение ряда лет и с таким же упорством, с каким иные собирают марки, Ершов собирал, выменивал и покупал журналы, газеты и открытки с гравюрами и фотографиями, чтобы пополнять свое собрание портретов.
Открывалось оно портретом старика в черном берете, с длинной струйчатой бородой и пронзительными глазами загадочный пращур авиации, «колдун» Леонардо, а заканчивалось портретами парашютисток-комсомолок.
Однажды к Ершову заглянул отец. У него выдался случайно свободный от службы и от партработы вечер, и он решил провести его «в гостях» у сына.
Отец попросил разрешения закурить. Коля пододвинул к нему пепельницу единственная лишняя вещь, которую он держал, снисходя к слабости отца, приоткрыл форточку, и между ними завязалась дружеская неторопливая беседа.
Ну что нового прибавилось в твоей галерее? спросил, между прочим, отец, рассматривая портреты.
Да нет, ты видал уж все, ответил сын.
Слушай: неужели и эта парашютистка?! воскликнул отец, остановившись перед портретом девочки-подростка, смуглой, с тонким лицом и с черными лоснящимися волосами на прямой пробор, заплетенными в две косички.
Кто? спросил Коля. А!.. Нет, папа, это Чугунова... которая вот эти самые гипсовые тарелочки меня научила отливать... В нашем же классе... Взяла и заодно и свою карточку залила, повесила... Я даже не обратил внимания сначала... А потом уж неудобно было снять: увидит обидится...
Ну что ты, что ты! Зачем же это снимать? сказал отец. Это с твоей: стороны было бы по меньшей мере... ничем не оправданная грубость...
Войдите!
Вошел Бутылкин.
А! Чертушко! вскричал, сильна обрадованный, Ершов. Ну входи, входи!..
Они пожали друг другу руки. Бутылкин молчал, странно как-то ухмылялся и не смотрел в глаза.
Ну, старик, что ж ты? Садись!
Коля Ершов коснулся качалки и привел ее в движение. Из всех своих посетителей он только двоим уступал качалку: отцу своему да вот еще Михаилу Бутылкину.
Бутылкин не садился.
Ключ от голубятни Крапивина, лежавший на столе, привлек внимание Ершова.
Да! вскричал он. Старик, ведь я забыл совсем: нам надо сейчас же к Маруське идти, к Чугуновой. Надо сказать ей: можем хоть завтра лабораторию открывать, помещение есть, вот ключ.
Миша Бутылкин молчал, стоя у распахнутого окна, и, потупясь, царапал ногтем растрескавшуюся замазку.
Ну? сказал Ершов. Идем!
Бутылкин понуро покачал головой.
Вот что, Коля, ты меня, пожалуйста, выпиши из химиков, сказал он и в полоборота, исподлобья взглянул на своего друга.
Тот вздрогнул от неожиданности.
Почему это? спросил он, резко оборачиваясь и подойдя к Бутылкину.
Ну так просто... Какой я химик?!.. Я ведь только из-за тебя записался... А другой, может быть, гораздо больше меня интересуется...
Ты как будто тоже интересовался, неприязненно заметил Ершов. «Алхимическое золото будем добывать, воду превращать в кровь», передразнил он Бутылкина.
Бутылкин молчал.
Крутишь ты что-то! сказал Ершов нахмурясь.
Бутылкин вдруг обернулся к нему и широко, открыто глянул в лицо друга.
Коля! жалобно вскричал он. Ты бы на Ваську посмотрел: ведь он как оглоушенный ходит! С бочкаревскими связался... Ты ведь знаешь его, а теперь он не хуже их, ругается... Кепку назад козырьком надел!..
Ну, ну?.. и Коля Ершов, прищурившись и откинув голову, посмотрел на Бутылкина.
Тот ничего этого не заметил и продолжал:
Я вчера прохожу мимо него, а он увидал и орет: «Я вам все равно с Ершовым жизни не дам!»
Ершов презрительно и холодно хмыкнул.
Ну? И ты испугался, богатырь?! сказал он и, помолчав, добавил: Вот оно значит, почему ты из химиков-то удираешь! Теперь понимаю...
Но Миша Бутылкин и не обиделся даже на его слова, а только вскричал вдруг укоризненно и тонким почему-то голосом:
Ну что ты, Николай, глупости говоришь?!..
А потом уже другим голосом продолжал:
Он это из-за своего черного дракона с ума сходит. Ты ведь помнишь, он хвастался, что во всей Москве две-три пары, а больше и не найдешь. А тут у него на рынке как раз черного-то дракона и сперли... А остальных он, должно быть, сам пошвырял... с горя...