Да что это ты, Мария! негодовала она. Только и слышишь, только и слышишь «Подай да помой!» Да что ты ею командуешь?! Кто она тебе?
Лаборантка мол, с лукавой и своевольной улыбкой отвечала иногда Маруся и вполголоса добавляла: А не справится с работой, в уборщицы могу перевести...
Катюша при этих словах своей подруги обычно делала ей предостерегающие знаки, боясь, что бабушка услышит и Марусе влетит.
Был выходной день. Вася Крапивин стоял на покатой крыше сарая рядом со своей голубятней и махал шестом, гоняя голубей.
Стая, готовая уже спуститься, шарахалась в сторону и, теряя порядок, врассыпную снова начинала набирать высоту. Голубей почему-то было необычайно жалко, как будто изнуренного и запоздалого путника, который постучался в окно, прося ночлега, а ему резко и грубо отказали.
«И чего он мучает их? подумала Маруся. А еще говорит, что любит своих голубей!»
В это время из квадратного окна голубятни, затянутого проволочной решеткой, вырвалось облачко белой пыли, а потом высунулась чья-то тонкая рука с железным совком и высыпала из совка мусор.
«А! Чистит голубятню, поэтому и не дает им садиться, догадалась Маруся. Но кто же это из мальчишек помогает?»
Она остановилась и, подняв голову, стала следить за полетом голубей.
Стая ушла высоко. Покачиваясь и сверкая на солнце, она походила сейчас на брошенные с самолета листовки.
Вася Крапивин, защитив от солнца глаза, любовался полетом.
Тарелочками, тарелочками летят! Смотрите! крикнул он восторженно и посмотрел вниз, ища на дворе зрителей. Но там стояла одна лишь Маруся.
Чугунова, Чугунова, смотри: тарелочками! обратился он к ней и, решив, что ей будет непонятно, показал, как это тарелочками, распрямив ладонь и медленными кругами снижая ее.
Да ну тебя! Интересно ведь мне, подумаешь! пренебрежительно ответила Маруся.
Ей было досадно, что Крапивин подумал, будто она интересуется его голубями.
Неинтересно, а смотришь! сказал он обидевшись.
Просто так, возразила она. Мне Катю Зайцеву нужно. Я к ней и пошла.
Маруся, я здесь! Подожди! послышался голос из голубятни, и на ее узеньком подвесном крылечке, соединявшемся с землею посредством приставной лестницы, показалась Катюша Зайцева с веником и с железным скребком в руках.
Она была одета во все старенькое, рукава кофточки засучены выше локтей, светлые волосы повязаны косынкой. Стекла очков были покрыты крапинками известки.
Катюша, а ты-то здесь что делаешь?! изумленно спросила Маруся. Или у вас с ним голуби стали общие? добавила она с оттенком недоброжелательства и насмешки.
Общие, сказал Вася Крапивин, желая подзадорить ее. А тебе завидно?
Ты думаешь, что уж все такие не нормальные, как ты?
От ненормальной слышу!
Тем временем Катя Зайцева сошла вниз и прекратила их ссору.
Да будет вам! Чего ты на него нападаешь? вполголоса сказала она подруге. Он и так чуть не плачет: у него самый дорогой голубь может подохнуть.
Подумаешь, голубь! У меня вот в сто раз хуже, да я не плачу, возразила Маруся.
Однако ее голос сделался значигельно мягче.
Что у него с голубем? спросила она.
Насморк, ответила Катюша.
Маруся засмеялась.
И не смейся, пожалуйста. Если это гнилец, так и все голуби могут передохнуть. Заразное очень. Нужно срочно дезинфекцию сделать. Вот я ему и помогаю.
В это время хозяин голубятни позвал свою помощницу: стая опять шла на снижение.
Ну, Маруся, ты подожди еще немножечко, я побелку закончу, сказала Катя и опять вскарабкалась на голубятню.
Вася принялся размахивать шестом.
Слушай, а мне можно туда? спросила его Маруся.
Тебе? и голубятник задумался, опираясь на шест.
После неприятного разговора с Марусей он с удовольствием бы ответил ей «нельзя», но, с другой стороны, Чугунова и Зайцева были подруги.
Ну, ладно, зайди! сказал он.
Маруся быстро вскарабкалась по лестнице и вошла в голубятню.
Побелка подходила к концу. Солнце пронизывало тонкие в пазах доски, и они казались алыми на стыках, словно тесно сжатые пальцы, поставленные проуиз света.
На чердаке было светло, почти как на улице.
Ой, как хорошо здесь! вырвалось у Маруси. Вот никогда бы не подумала! Прямо как в комнате...
Если бы всегда так было у него, так и голуби не хворали бы, назидательно сказала Катя, продолжая белить.
А где больной голубь? оглядывая голубятню, спросила Маруся.
Вот чудная, да разве его можно со всеми держать! Он в отсаде. Хочешь посмотри.
Сказав это, Катя распахнула проволочную дверцу отдельно устроенного в стене ящика, и Маруся заглянула туда осторожно, боясь вспугнуть птицу.
Ой! вскрикнула она почти испуганно и, отшатнувшись, взглянула на Катю.
Да ведь он же совсем черный! сказала она. Неужели голубь?!
Ворон, ворон, Чугунова! послышался сквозь тонкую стенку голос хозяина голубятни, исполненный плохо скрываемого торжества.
И впрямь, не только Маруся Чугунова, но
и любой непосвященный скорее принял бы эту птицу за ворона еще не виданной породы. У голубя был мужественный и суровый вид, он сидел с какой-то орлиной недосягаемой нахохленностыо. Ярко-красные злые глаза его резко выступали на фоне черного оперения. Каждый глаз был окружен как бы розеткою из белых кораллов. Такие же белые, рыхлые наросты сидели на его черном носу.