А кот Веденей ещё раз потянулся и длинно зевнул, говоря всем своим видом: «Чего это я нынче так рано встал? Ха-ха!»
Никакой вести нынче не должно быть, рассудил отец. Воскресенье. Все, кому надо, приехали. Катер, как и человек, по воскресеньям должен отдыхать.
Чего я сижу-то? спохватилась Екатерина Васильевна. Самое главное забыла.
Она вынесла чемодан с застёжкой-молнией, открыла его, и из чемодана дохнуло привозным запахом.
Всем гостья дала по подарку: отцу бритвенный прибор и алую бархотку; бабушке Матрёне носовой платок, вышитый татарским узором, да такой большой, что бабушка примерила
его на плечи, пошевелила ими и сказала:
Я тоже с пустом не езжу.
Гале гостья протянула огромную, как книга, шоколадку в коричневой обёртке, и на лице у девочки появилось то непередаваемое выражение, какое люди в любом возрасте вольно или невольно придают себе, когда вспоминают себя маленькими.
Ну вот, сказал отец. Всем сестрам по серьгам. Спасибо!
А Екатерина Васильевна выкладывала на стол банки с консервами, с вареньем домашнего производства, самодельные пироги и ватрушки, на что бабушка Матрёна отозвалась с одобрением:
Я тоже без гостинцев не езжу. Катерина, ты уж вся исхлопоталась. Садись-ка грибы отведай моего приносу. Вкусные какие грибочки! Да со сметаной.
После грибов, разливая чай по маминым чашкам с розами, Екатерина Васильевна спросила Галю:
Ты как любишь: покрепче или послабее?
Галя с издёвкой взялась за сердце и ответила:
Послабей, послабей.
И увидела, что её издёвка тревогой отозвалась в глазах женщины.
А я люблю покрепче да погорячей, улыбалась бабушка Матрёна, прихлёбывая чай из блюдечка. Блюдечко она держала по-старинному, «по-купечески» на всех пяти растопыренных пальцах и дула на него, округлив губы, отчего чай в блюдечке подёргивался рябью.
После чая Галя хотела незаметно оставить гостей, да Екатерина Васильевна окликнула её:
Галина
Девочка остановилась.
Ты меня извини, Галина, сказала женщина. Ты большая, а я тебе, как маленькой, шоколадку Вот.
Она вынула серьги из ушей и виноватым, умоляющим движением вложила их в руки девочке. А глаза её говорили: «Не отказывайся. Пожалуйста!»
Галя не успела опомниться, как отец и бабушка Матрёна заговорили наперегонки:
Ты не сейчас их наденешь.
После десятилетки!
На выпускной вечер.
Тем более у тебя день рождения в августе!
Я это знала, повинилась Екатерина Васильевна. Да сказать не смела, что ли? С днём рождения, Галина! Хоть он у тебя уж и прошёл Лучше совсем поздно, чем вообще никогда.
А Матрёна Петровна с тихим восторгом смотрела на девочку, словно воочию видела выпускной вечер и Галю на нём, которой к тому времени исполнится семнадцать лет.
Ой, Галя! Ой, Галя! Она радостно качала головой в лад словам и приговаривала: Ох, и пойдут тебе синие-то серьги к белому-то платью. Ох, и пойдут! Ох, дожить бы мне до выпускного-то вечеру и хоть одним глазком взглянуть на тебя. Доживу ли?
Общая радость передалась девочке. Она непроизвольно приложила руку к сердцу и сказала, глядя прямо в глаза Екатерине Васильевне:
Ой, спасибо!..
После происшедшего все сели смотреть телевизор. По телевизору показывали море.
Моя стихия, сказал отец.
Ох, Александр Николаевич, какой ты стихийный, качала головой бабушка Матрёна, а Екатерина Васильевна улыбалась и подтверждала:
Стихийный он. Стихийный!
Галя увидела, что кот Веденей с глубоким волнением следит за телевизионным экраном. Там, в морских глубинах, играя боками, плавали рыбы. В мгновение ока кот Веденей оказался около рыб и лапой что было сил хватил по стеклу. Телевизор зашипел и погас. Зашипел и кот Веденей, готовый насмерть сразиться с телевизором.
Отец схватил бывшего пирата за шиворот и выбросил в окно.
Скатертью дорога! в сердцах сказал он.
Екатерина Васильевна и Галя подбежали к окну и стали звать кота:
Кис! Кис! Кис!
Кот Веденей только ухом повёл: знаем,
мол, мы вас всех, тоскливо зевнул, облизнулся и, вобрав когти, на мягких лапах ушёл в сад и скрылся в траве.
Там у него была своя жизнь, не ведомая людям, полная приключений и опасностей, и если нет возврата к прошлому, то он не променял бы её ни на какую другую.
Вот теперь и гадай, какая жила в нём лопнула, отец осматривал телевизор и сердился. Не кот, а одно разорение! Разорит он нас и пустит по миру. Больше я от этого разбойника ничего не жду.
Отец стучал по телевизору и всё без толку, пока бабушка Матрёна не сказала:
Да он, никак, выключился!
Поплотнее утвердила вилку в розетке, и экран налился светом. По нему по-прежнему плавали морские рыбы. Бабушка Матрёна сказала:
Позвали бы кота-то: как раз передача для него!
Звали, да он не идёт, подала голос Екатерина Васильевна.
Да он весь телевизор расколотит! сказал отец.
Неужели у него в лапах такая сила? несмело улыбалась Екатерина Васильевна. Мы бы его на руках держали.
Удержишь его! улыбался отец.
Или бы на ремешке, говорила Екатерина Васильевна. Была бы моя воля, я бы для кошек кино устроила. Сидят они на ремешках и смотрят кино про рыб или про мышей.
Ох, и визгу бы было! заметил отец, а женщина сказала: