Давид, время пришло. Нам придется все это оставить тебе и мне.
Мальчик обернулся. Его лицо все еще сияло мягким светом.
Что оставить?
Все все это.
Все это! Почему, папа? О чем ты? Это наш дом!
Мужчина устало кивнул.
Это и вправду наш дом, но, Давид, ты же не думал, что мы сможем жить здесь всегда?
Давид тихо засмеялся и снова обратил взгляд к далекому горизонту.
А почему не сможем? спросил он мечтательно. Разве найдется место лучше этого? Мне оно нравится, папочка.
Мужчина тревожно вздохнул и поежился. Этим вечером ноющая боль в боку была очень сильной, и перемена позы совсем не давала облегчения. Он был болен, очень болен, и знал об этом. Но он также знал, что болезнь, боль и смерть ничего не значили для Давида. Самое большее это были слова, которых они всегда легко и почти бессознательно избегали. В первый раз отец задумался, мудрыми ли, в итоге, были некоторые его методы воспитания.
Шесть лет только он ухаживал за мальчиком и воспитывал его. Шесть лет мальчик получал пищу, одежду и книги по выбору отца. Шесть лет этот отец думал, строил планы, дышал, двигался и жил ради сына. Они были одни в маленькой хижине, и лишь изредка ходили через лес в маленький городок на склоне за одеждой и едой.
Отец мальчика тщательно это спланировал. Он хотел, чтобы в детстве и отрочестве Давид знал только добро и красоту. Его цель была не в том, чтобы мальчик не знал определений зла, несчастья и смерти он намеревался лишить их определенности. Добро и красота должны были настолько заполнить мысли мальчика, чтобы не осталось места ни для чего другого. Таков был план. И пока отцу Давида удавалось его воплотить так замечательно, что теперь, перед лицом собственной болезни и ее исхода, которого он страшился, он начал сомневаться в мудрости своего плана.
Глядя на восторженное лицо сына, он вспомнил, как Давид с удивлением расспрашивал его, когда в первый раз нашел в лесу мертвую белочку. Тогда мальчику было шесть лет.
Что случилось, папа? Она спит и не хочет просыпаться! воскликнул он. А потом, прикоснувшись к тельцу, сказал: Она такая
холодная! Ох, какая холодная!
В тот раз отец поторопился увести сына, уклонившись от ответа, и Давид, казалось, был доволен. Но на следующий день мальчик вернулся к теме. Его глаза были широко открыты и в них, кажется, был страх.
Папа, что значит быть мертвым?
О чем ты, Давид?
Мальчик, который приносит молоко, был сегодня с этой белочкой. Он сказал, она не уснула. Она умерла.
Это значит, что белочка, настоящая белочка, ушла.
Куда?
Возможно, в далекую страну.
А она вернется?
Нет.
Ей хотелось уйти?
Будем надеяться.
Но она оставила свою меховую шубку. Разве шубка больше не нужна?
Нет. Иначе белочка взяла бы ее с собой.
Услышав это, Давид замолчал и оставался странно молчаливым еще несколько дней. Однажды утром, когда они с отцом были в лесу, мальчик радостно вскрикнул. Он стоял у покрытого льдом ручья и смотрел на маленькую черную проталину, в которой была хорошо видна торопливая вода.
Папочка, папочка! Теперь я знаю, что это такое что значит быть мертвым.
Как Давид!
Знаешь, это как вода в ручье. Она уходит в далекие края и больше не возвращается. А холодную ледяную шубку оставляет позади, точно как белочка. Шубка больше не нужна. Вода обойдется без нее. Понимаешь? И она поет послушай! Она поет, удаляясь. Она хочет уйти!
Да, Давид. И отец мальчика вздохнул с облегчением, потому что сын сам нашел разгадку тайны, причем вполне удовлетворительную.
Позже Давид вновь столкнулся со смертью в книгах. На сей раз речь шла о человеке. Мальчик поднял голову, глаза были испуганные.
А люди, настоящие люди, как мы с тобой, тоже бывают мертвыми? Они уходят в далекую страну?
Да, сын, когда приходит время, они уходят в далекую страну. Говорят, ею правит великий и добрый Король.
Сказав это, отец Давида содрогнулся и стал со страхом ждать итога разговора. Но Давид только счастливо улыбнулся:
Но они уходят с песней, папа, как тот ручеек. Ты же знаешь, я его слышал!
На этом дело разрешилось. Теперь Давиду было десять, и в его глазах смерть все еще не была чем-то ужасным. Это приносило отцу мальчика облегчение, однако именно это и пугало его.
Давид, сказал он мягко. Послушай меня.
Мальчик обернулся с долгим вздохом.
Да, папа.
Мы должны уйти. В большом мире тебя ждут люди мужчины, женщины, дети. Тебе предстоит сделать много прекрасной работы. А на вершине горы работать не получится.
Почему? Мне здесь нравится. Я здесь жил всегда.
Не всегда, Давид. Шесть лет. Тебе было четыре, когда мы переехали. Возможно, ты не помнишь.
Давид покачал головой. Он вновь мечтательно смотрел на небо.
Я думаю, я хотел бы хотел бы уйти если бы мог уплыть на этом кораблике-облаке, пробормотал он.
Отец вздохнул и покачал головой.
Мы не можем уплыть на корабликах-облаках. Мы должны идти пешком, Давид, довольно долго, и выходить надо очень скоро, добавил он с жаром. Я должен вернуть тебя вернуть к друзьям, пока не
Он поднялся, шатаясь, и попытался сделать несколько шагов. Руки и ноги его дрожали, кровь била в виски. Эта слабость была ему отвратительна. С яростью, рожденной ужасом, он повернулся к сидящему рядом мальчику.