Патриарх растерялся. Его властный магнетизм на меня не действовал. Это как у отличного пулемётчика заклинил пулемёт. А солдат этот явно пренебрегал обучением стрельбы из других видов вооружения или рукопашного боя. И тут перед ним новый враг, универсал. И что делать? Пока пулемет не починится, пулеметчик в проигрыше. Но что если Иоаким починит пулемет?
Я опишу всё то, чему учить буду Петра Алексеевича, шёл я на очередную уступку. Твоему человеку расскажу.
Знамо дело, сказал патриарх.
И, вроде бы, он этой фразой словно отмахнулся от меня, мол, куда же я денусь. Так, да не так! Выходило, что патриарх уже согласился с тем, что я этим самым наставником буду. Остается только обсудить условия непосредственной работы.
А ежели ты почнёшь исполнять волю мою? На том и уговор быть может, видно, обдумав всё так и сяк, с лукавым прищуром сказал Патриарх. Стань подле меня. И землю дам, коли пользу принесешь.
Это что же? Владыко хочет сделать из меня исполнителя, почти что наёмника? Чтобы по его велению кого убил или ещё иные грязные делишки делал?
Нет, токмо в том разе, ежели и моя воля будет на то, и государева. Отечеству польза еще, жёстко ответил я.
Снова огонь полыхнул в очах патриарха. Что, опять будет кричать да посохом стучать? Нет, он быстро успокоился. Патриарх уже понял, что со мною вот так шуметь бесполезно.
Хованский изрядная помеха всем делам, после долгой паузы сказал патриарх.
Задумался и я. Владыко намекал, что Ивана Андреевича Хованского нужно убирать. Да-а-а. Необходимо почитать внимательно те письма, которые я взял у Патриарха. Наверняка из них станет ясно, что владыка потворствовал наиболее активному лидеру стрелецкого бунта, Хованскому.
А может быть, действительно пора заканчивать с бунтом, а для того лишить мятежников единственного деятельного главаря? Иные не так себя проявляют.
По случаю. И по воле Божьей, Хованского не станет, ответил я.
Губы Иоакима дрогнули, а лоб разгладился.
Уговор с тобой, самоназванный полковник. Токмо зело не радуйся! Всяко может быть. Грядущее подвластно лишь Господу Богу, сказал Патриарх.
Он явно устал. Вот теперь я впервые увидел в этом человеке старика. Может, всё потому, что уже глубокая ночь? Да и крестный ход отслужил, а тут разговор не из лёгких. Он переступал через себя, вынужден договариваться с тем, кто, по его понятию, от одного взгляда патриарха должен трепетать.
Наш нынешний договор с патриархом это даже не перемирие. Это вынужденное прекращение огня, чтобы воюющие стороны имели возможность перегруппироваться, подвести боеприпасы, подкрепление, уточнить диспозицию и разработать новый план наступления.
Но первый этап сражения явно остался за мной. Да, противоборствующая сторона не ожидала не то что сопротивления, а самой моей атаки.
Насколько он будет готов к продолжению сражения? Или же вся ситуация разрешится дипломатическими усилиями, время покажет.
Ну а если это время есть, то мне нужно озаботиться тем, чтобы заиметь союзников, усилиться самому. И непременно готовиться к самому худшему.
Владыка показал, что, в принципе, и было понятно до этого: что в политике, а он самый что ни на есть политик, все методы хороши, если они эффективны. И если захотел убрать Хованского, даже сказал об этом то в его голове по-любому возникла мысль и о том, чтобы отправить на суд Божий меня.
Единственное, что его останавливает это сделать в самое ближайшее время бумаги.
Владыко, благослови! сказал я и склонил голову.
Патриарх с недоумением посмотрел на меня. Какое благословение, если он убить меня хочет? Значит, придётся либо попуститься совестью и всё-таки благословить, или же обнажить свои намерения.
Ступай, сын мой, прими моё благословение, не сразу сказал патриарх, медленно, будто сам себе сопротивляясь, осенив меня крестным знамением.
Выходил я из покоя патриарха с гордо поднятой головой. Именно таким, не сломленным, но даже победителем, должны увидеть люди Патриарха. Уверен, что слухи о моём разговоре с Владыкой очень скоро расползутся.
Я спускался по лестнице со второго этажа и чувствовал на себе взгляды. Если кто-то тайком подглядывает, то он же тайком и подслушивал. И было бы недальновидно предполагать, что тот же Матвеев не поставил наушников и за Патриархом, и за мной. Может, и другие силы не бездействуют.
Как только вышел полковник, в покои патриарха вошёл верный его соратник и помощник, Иннокентий.
Владыко, токмо прикажи, сказал вошедший.
Иннокентий сразу понял многое и что с патриархом, и каким был разговор у главы Русской православной церкви с каким-то там выборным полковником, словно бы казачьим атаманом.
У него у того стрельца мои письма, сказал патриарх.
Иннокентий повёл бровью, но не слишком посмурнел.
Токмо ли все письма, кои были до бунтовщиков? с надеждой спросил Иннокентий. Али еще что?
Нет, в ларце не достаёт письма от патриарха Константинопольского Иакова, сказал глава Русской православной церкви.
Вот теперь Иннокентий опешил. Да, письма, что были адресованы бунтовщикам, как и те, которые они присылали, это, безусловно, всё опасно. Но опасно для патриарха Иоакима как политика. Но письмо от Патриарха Константинопольского! То словно факел близ бочки со смолой, и это для Патриарха русского, как первосвященника.