Разумеешь ли ты, на кого посягнул? сплёвывая кровь, зло спрашивал побитый монах. Ты на церковь святую посягнул!
Не на церковь посягал, а на тех, кто доброго крестьянина ни про што избивает, сказал я, взглядом указывая на приходящего в себя Прохора [слово «крестьянин» используется в понятии «христианин»].
Этот рылся в скарбе патриарха! сказал один из мужиков в рясе так, словно его наблюдение оправдывает всё то, что сделали с Прохором. Ты, как его начальствующая голова, покарать повинен. Коли такого нет ты, полковник, заодно с татем.
Ты как? спросил я у Прошки, когда он уже смог присесть.
Спаси Христос! Тумаков получить от божьих людей всё одно, что баба приласкает, разбитыми губами усмехался Прохор.
Стоять! прикрикнул я на монахов, которые в едином порыве дёрнулись продолжить свои воспитательные мероприятия относительно Прохора.
Разумеешь ли ты вновь было дело начались нравоучения с примесью угроз, но я их осёк.
Я всё разумею! Нечего учить учёного! Владыка где? жёстко говорил я.
Говорить с владыкой будешь, когда я вздёрну тебя на дыбу. Твой стрелец грабежом промышлял, а ты его покрываешь. Стало быть, заодно. А то, что полковник названный так назовут иного! говорил побитый.
Он явно ощущал острую обиду. По всему было видно, что вообще-то монах считал себя серьёзным воителем. А я его в два приёма уложил и уж точно роль побитой собаки ему не нравилась.
Нажил я себе врага, по всему видно. Однако, если собака лается и так и норовит укусить, то намного рациональнее будет договориться с её хозяином, чем что-либо объяснять псу. Пусть на цепь посадит.
Мне потребен разговор с владыкой. Знаю, что этот разговор потребен и ему, решительно сказал я, подавая руку Прохору, но при этом продолжая отпугивать своей шпагой сердитых псов.
Побитый монах стоял на ногах и ненавидящим взглядом буравил меня.
Я вновь сделал большую ставку, возможно, даже пошёл ва-банк. И отступать никак нельзя.
Ну, пошли! тоном, ничего доброго мне не предвещающим, сказал побитый монах.
Прохор, иди в полк и обо всём молчи, приказал я, и Прошка, хромая на обе ноги, поплёлся прочь.
Его никто не останавливал. Теперь уж я главная цель этих людей. Меня они жаждут покарать. Но явно не своими руками. Может, и простаки, но полными глупцами эти люди не были. Думаю, наверняка они теперь прикидывают, чью же сторону примут стрельцы, если прямо сейчас на меня нападут воинственные монахи. Да и монахи ли они? Явно же охрана патриарха. А может, призваны и ещё какие делишки делать.
При всём почёте и уважении к церкви, я разделял понятие «церковь» и тех людей, которые ею управляют. К сожалению, но часто так бывает, что те, кто стоит во главе социального института, наполненного святостью, сами святошами не являются.
Хотя патриархи Руси могли бы быть примером, если б сравнивать с другими. Но я-то уже знаю, что владыка Иоаким замешан в бунте. Потому и отношение к нему у меня не как к пастырю, а как к политику.
Побитый монах ещё думал, не решался действовать. Уверен, что ему сейчас очень хочется провозгласить команду «фас» и для себя, и для своей псарни. Но он должен сообразить: я вёл себя смело, даже надменно. Если человек ведёт себя так, будучи уверенным, что право имеет, во все времена закрадывается мысль: а может, он действительно имеет право?
Да, можно счесть, что я молодой и неразумный полковник, который, резко взлетев, поймал головокружение, утратил
связь с реальностью. Вот только должны они знать, что я спас жизнь царю. Мимо интересующихся не должно пройти, что я часто присутствую на боярских собраниях. Не боярин, даже не дворянин. И именно это обязано настораживать.
Не знаю, сколько бы эта молчанка и бодание взглядами продолжались, но на авансцену наших подмостков вышло ещё одно действующее лицо.
Один из помощников патриарха, часто сопровождавший владыку, чуть ли не бегом приближался к нам.
Архип! Вот ты где! Патриарх кличет, сказал подошедший.
А потом он увидел, что у меня в руках обнажённая шпага, а тот, которого он назвал Архипом, стоит побитый и хмурит брови, продолжая зыркать в мою сторону.
А что сбылось? С чего ты битый, Архип? строгим тоном, как может спрашивать учитель, застукавший своих учеников за неподобающим занятием, спрашивал подошедший.
Вот, стало быть, отец Иннокентий, стрелец этого полковника рылся в карете владыки, сказал Архип, показывая на меня пальцем.
Вот как есть стукач-первоклашка. Нажаловался-таки учителю. Сейчас к директору поведут. А потом, того и гляди, родителей вызовут. Кто у меня родители?
Вспомнился батюшка, и лёгкое настроение вмиг слетело. А как бы он действовал? А ведь я и не простился с ним, поспешил дела служебные ладить. Похоронил его без соборования, по-быстрому, словно татя какого, а не уважаемого и любимого многими человека.
Нужно будет как-то сгладить это. А то и сестренка и брат смотрели на меня, когда уезжали в Троецу, как на врага народа. Мать только Словно прощалась. Но зря, я помирать не собираюсь, еще встретимся.
А не посылал ли ты, полковник, ещё кого грабительствовать? Но уже в покои патриарха? строго, требовательно спрашивал подошедший отец Игнатий.