Вы обязательно встретитесь, Джованни. Мы переживём этот Гон, и я лично позабочусь, чтобы Варвара смогла покинуть монастырь, если захочет.
Grazie, выдохнул итальянец. Спасибо вам за всё. Если бы не вы, я бы до сих пор гнил в долговой тюрьме. А теперь теперь у меня есть надежда.
Я кивнул и направился к выходу. У дверей больницы обернулся Альбинони уже вернулся к работе, проверяя хирургические инструменты. Хороший человек. И Варвара, судя по всему, тоже. Жаль, что им пришлось пострадать из-за алчности её семьи.
Выйдя на улицу, я увидел, что ворота острога уже закрываются. Массивные створки медленно сходились, отсекая Угрюм от внешнего мира. Скоро, очень скоро эта преграда подвергнутся настоящему испытанию.
Глядя на спешащих в безопасное место людей, я знал мы готовы. Не идеально, но готовы настолько, насколько вообще можно подготовиться ко встрече с кошмаром.
Народу на улицах было немного большинство уже заняло свои позиции или укрылось в цитадели. И тут моё внимание привлёк громкий спор возле одного из домов.
Дед Архип, да пойдёмте же! уговаривал молодой дружинник седобородого старика, упиравшегося посреди улицы. Боевая тревога же!
Какая ещё тревога? возмущался дед, размахивая клюкой. Я только за солью вышел! Ты чего, Митька, меня в подвал загнать хочешь? Я тебе ещё пелёнки менял!
Послушайте, я подошёл ближе, Бездушные идут. Вам нужно в цитадель.
Старик прищурился, разглядывая меня.
А ты кто такой будешь, милок? Чего командуешь тут?
Митька закатил глаза.
Дед, это ж воевода! Прохор Игнатьевич!
Какой ещё воевода? Архип недоверчиво покачал головой. Воевода у нас Савелий был, царствие ему небесное. А этот молодой больно для воеводы.
Я невольно усмехнулся.
Савелий давно помер. Я теперь воевода.
Помер? старик нахмурился. Да я его вчера видел! На завалинке сидел, трубку курил!
Митька тяжело вздохнул.
Дед, ну какое вчера Вы его полгода назад видели в последний раз.
Не ври мне, щегол! Архип стукнул клюкой о землю. Я хоть и старый, но не слепой! Вчера было вчера!
Времени на долгие уговоры не было. Я мягко взял старика под локоть.
Архип, а давайте так. Вы со мной в цитадель пойдёте, а я вам там соли дам. Целый мешочек. И табаку для трубки.
Старик заинтересованно посмотрел на меня.
Табаку, говоришь? А какой табак-то?
Самый лучший. Из Посада привезённый.
Ну дед задумался. Если табак хороший Только я ненадолго! Мне ещё к Марфе зайти надо, муки занять.
Обязательно зайдёте, заверил я, осторожно направляя его к цитадели. Как всё закончится, сразу к Марфе.
А что закончится-то? невинно спросил Архип.
Митька чуть не застонал от отчаяния. Я похлопал парня по плечу мол, я сам доведу. По дороге дед Архип ещё трижды забывал, куда мы идём, дважды пытался вернуться за несуществующей солью и один раз уверял меня, что я его внук Степан, которого он «сразу узнал по родинке на щеке». Родинки у меня, разумеется, не было.
Сдав старика дежурным у входа в цитадель с наказом дать ему соли и табаку, я направился к казармам. То, что я там увидел, заставило меня остановиться.
На ступенях казармы сидело с десяток бойцов все бывшие Стрельцы. Перед каждым лежал лист бумаги, в руках огрызки карандашей. Они писали.
Сержант Панкратов, медленно выводил буквы, время от времени облизывая карандаш. Рядом один из ветеранов помогал молодому бойцу с формулировками парень был из простых крестьян, грамоте обучился уже в дружине.
«Любимая моя Настенька», диктовал себе под нос Ефрем Кузьмич. «Если читаешь это письмо,
значит»
Он замолчал, покусывая карандаш. Потом решительно продолжил писать.
Я знал, что происходит. Последние письма. На случай, если не вернутся. Среди простолюдинов грамотных было мало, но эти бывшие Стрельцы, профессиональные воины. Их учили не только драться, но и писать рапорты. Теперь этот навык служил другой цели.
Медведев не тот, что погиб в Сергиевом Посаде, а его однофамилец аккуратно складывал исписанный лист в треугольник. На обороте вывел: «Жене Глаше и детям. Вскрыть, если не вернусь».
Я прошёл мимо, стараясь не мешать. Это было их право оставить последние слова. В моей прошлой жизни воины перед битвой тоже писали письма, только тогда это делали писари под диктовку. Здесь же каждый сам выводил слова, вкладывая в кривые буквы всю душу.
Тем временем, я двинулся дальше, к центру острога. Там, на небольшой площади перед домом воеводы, возвышалась каменная стела. Три метра серого гранита, строгие линии, никаких украшений. Только имена.
Подойдя ближе, я провёл рукой по высеченным буквам. Первыми шли Евдоким Попов из Дербышей и Фома Михайлов из Овечкино павшие при зачистке Мещёрского капища.
Ниже Пётр Хлынов и Василий Замятин. Погибли, когда польские наёмники атаковали острог. Хлынов попал под огненное заклинание. Замятин пал у ворот от случайной пули.
Ещё ниже свежие имена. Николай Медведев и Степан Лосев. Эти пали не здесь, а в поместье Уваровых. Наёмники Коршунова, не жители Угрюма, но отдавшие жизни за наше общее дело. Я сам распорядился высечь их имена они заслужили.
И последние Михаил Сурков и Пётр Ивашин, герои битвы под Копнино. Сурков спас жизнь Надежды Кронгельм, приняв на себя удар Стриги. Ивашин поскользнулся в мокрой от крови траве, и оказался выдернут за пределы защитников. Досадная случайность, которая, как часто и происходит, определяет дальнейшую судьбу человека.