А уверены вы, бек, уверены, что прогоните? спросил Джура, и я напрягся весь, ожидая ответа курбаши.
А ты сам что скажешь, милиционер?
Я? Джура будто бы задумался. Я?.. Вот если бы нам еще пять-шесть таких смелых и мудрых, как вы, бек
Правильно говоришь, согласно кивнул Худайберды. Таких, как я, мало, да и те, что были, погибли уже Эх, да что уж, он решительно махнул рукой, как бы пресекая неуместную на свадьбе беседу. Не
будем нынче об этом Моя свадьба сегодня, девушка красивая ждет меня. В горах тоже жена нужна Как ты говоришь, милиция, твою жену звали? Ортикбуш, да?
Так, подтвердил Джура.
Худайберды задумался.
Мою мать тоже звали Ортикбуш. Почти не помню ее, но знаю: когда было мне два года, Намаз выкрал нас, Махкамбай выкупил и женился на моей матери. Но она умерла в том же году
У нее на руке на левом мизинце нарост был, с фасольку всего продолжал Джура, будто и не слышал слов курбаши.
А ты откуда знаешь? быстро спросил Худайберды, и я почувствовал его тревогу. В глазах у него больше не было тумана, смотрел напряженно.
Я рассказываю вам, бек, о своей жене, глядя ему в лицо, говорил Джура. У Аппанбая не было жены по имени Ортик.
Глаза Худайберды горели как у волка, сам побледнел, но не шевелился. Странно смотрел он на Джуру. Потом отвел взгляд и улыбнулся одними губами:
Думаю, отец не отчитывался перед тобой Поднялся, распорядился властно: Домулла, пора, приступайте к обряду!
Толпа джигитов проводила курбаши к красному шатру под паранджами, где ждала его невеста.
Едем, шепнул мне Джура.
Увидев, что мы собрались в путь, нам принесли наше оружие. Опять четыре басмача проводили нас до перевала и там передали другим.
Сердце мое чуть не разорвалось, боялся за вас, так встретил нас в Шагози Шадман-охотник. Ну что, согласился?
Поживем увидим, ответил Джура.
Мы двинулись дальше, и до самого Алмалыка Джура ехал молча, казалось, не видя дороги, уронив руки на луку седла. Я знал, что мучило его, но помочь или хотя бы посоветовать что-то путное казалось мне невозможным.
В управлении нас встретил Зубов, выбежал во двор:
Ну?
Костя сказал ему Джура, Худайберды Худайберды мой сын!
VIII
Пришла Зебо с ребенком на руках, хотела убрать комнату. И впервые заговорила со мной:
Боялась я Ураз рассказывал у курбаши злое сердце, не любил его.
Ну не такой уж он и злой, этот курбаши. Мы с ним из одного блюда плов ели!
Зебо не поверила. Подняв край платка, внимательно смотрела на меня узкими киргизскими глазами.
Правда, добавил я. Были на свадьбе его, из одного блюда с ним ели и бузы выпили
Что ж тогда Джура Джура-ака печальный такой?
Я хотел было сказать Зебо, потом раздумал. Захочет Джура сам объяснит ей. Но что-то надо было ей ответить, и я вспомнил о Саидхане. После нашего возвращения от Худайберды Зубов сообщил в Ташкент, что Саидхан связан с басмачами. Никто не сомневался теперь, что Мухтаров и есть тот самый Саидхан, имя которого открыло нам дорогу к Худайберды. Но Мухтаров успел бежать: пока из Ташкента пришел в Коканд приказ об его аресте, Мухтаров исчез. Только через шесть лет он был пойман таджикскими чекистами в Хороге, все шесть лет, работая в сельсовете, вредил как мог. Из Хорога его переправили к нам, и. я допрашивал убийцу Ураза Потом его осудили.
Но сейчас я только мог сказать Зебо:
Среди нас был враг, он предал Ураза.
Поймали?
Нет еще.
Ураз хорошо говорил о Джуре-ака.
Джура хороший человек.
Почему живет один?
Нет никого родных, ответил я и тогда впервые вдруг подумал: «А что, если поженятся они, Зебо и Джура-ака? Ведь здорово было бы!.. Сейчас оба несчастны, а соединятся заживут счастливо!» Я решил было поделиться своим открытием с Зубовым, но не успел, отвлекли срочные дела. Опять пришлось собираться в Шагози.
Приближалась зима, и все труднее было поддерживать связь с кишлаками. Дороги раскисли, подвод мало. Басмачи почувствовали себя свободнее, нападали все чаще.
Больше нельзя было. медлить. Захватим мы Худайберды и его отряд, мелкие группки, действующие вокруг Ахангарана, станут бессильны, и справиться с ними будет проще.
Зубов попросил подкрепление из Ташкента, а до его прибытия мы тоже не сидели сложа руки. Джура сам было хотел ехать к Худайберды, но начальник не разрешил.
Он ведь не признал тебя за отца, сказал Зубов. Вырос у бая, им воспитан. Разве такой человек назовет отцом бедняка? Думаю, он не обрадуется, может и пристрелить тебя, рука не дрогнет. Лучше сделаем так: Шадман-охотник отнесет ему письмо от нас. Дадим неделю срока. Придет сам сохраним ему жизнь. Нет пусть знает, мало осталось гулять на свободе. Возьмем его с боем.
И вот я повез в Шагози письмо, адресованное Худайберды. В письме сказано было,
что Джура отец его, что из уважения к отцу и памяти матери ГПУ просит его сдаться без боя, выйти самому. Это облегчит его вину. В противном случае ему больше не на что рассчитывать и он, и его басмачи будут уничтожены.
Шадман-охотник с письмом отправился дальше в горы, к басмачам Худайберды, я же вернулся в Алмалык. Сюда уже прибыл из Ташкента кавалерийский эскадрон, и мы с нетерпением стали ждать ответа курбаши. Я от души желал, чтобы Худайберды сдался, чтобы признал Джуру, чтобы с криком «Отец!» бросился ему на грудь